Андрей Воронин - Слепой. Лунное затмение

Вечером он позвонил знакомому на Лубянку — просто посоветоваться. Потому что уже не мог оставаться один на один со своей проблемой. Просил только совета, ни о какой официальной помощи речь не шла. Но на следующее утро чекист позвонил сам и сказал, что они что-нибудь придумают для того, чтобы найти девочку. И снова наступила тишина.

Таранков взял срочный отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам и начал думать, где же взять такие деньжищи. Он, конечно же, озадачился этим и сразу после звонка того ублюдка, но тогда он еще надеялся на то, что это какое-то недоразумение.

Петр Васильевич просто сходил с ума оттого, что никто его не беспокоил! Никто ничего от него не требовал. Он долго бродил по городу, потом позвонил шурину, не решившись выложить все сестре. Шурин, как он знал, во-первых, полностью распоряжался семейным бюджетом, во-вторых, если бы захотел, мог бы довольно быстро найти нужную сумму. Тот посочувствовал, сказал, что это все ужасно, но денег не пообещал, сослался на то, что свободных средств у него нет сейчас.

Рискнуть обратиться к своим обеспеченным клиентам Таранков боялся: они могли не поверить в то, что у него украли дочь. И боялся попасть в зависимость от кредиторов. Ведь при его-то должности в мэрии они могли у него много о чем попросить. Конечно, он боялся. Боялся и того, что любой из них мог оказаться этим ублюдком. Конечно! Он же сам сказал, что потерял деньги из-за Таранкова! Кажется, так. Он боялся и за Лизу, и за свою карьеру.

И вот наконец раздался звонок. Он звучал точно так же, как тот, первый. Его сердце забилось так сильно, что он испугался, что не сможет разговаривать, что умрет, не успев произнести и «Алло!». Руки его задрожали, ему стало невыносимо жарко, на лбу выступил холодный пот.

— Алло…

— Петро! Это я, Саня. Собирай ноги в руки и мчи к дочери в больницу, нашли ее. Здорова она, слава богу, только истощена до предела, не ела ни фига…

Минут пять Таранков не понимал, на каком свете находится. Почти на автомате он набрал номер шурина и сообщил, что Лизу нашли. Шурин был спокоен, сказал, что он не сомневался в счастливом исходе и что Тоня, как тетя Лизы, будет очень рада.

Сам вести машину Таранков не мог, его нервы были истощены, руки дрожали, внимание плавало, воля не концентрировалась. Он вызвал такси и теперь уже наконец ехал к дочери. За окном фееричным, но бессмысленным мельканием огней мир радовался наступившей ночи.

Городские автомобильные пробки живут отдельной, своей особенной жизнью. Говорят, у них даже есть своя душа и они бродят по городу как хотят, не подчиняясь ни дорожно-патрульным службам, ни настроениям водителей. Московская пробка — это город в городе, это обособленная жизнь внутри жизни. Здесь свои собственные, особенные истории встреч, расставаний и отношений.

Азарт у города был уже весенний, хотя зима еще не совсем сдала свои владения — по вечерам воздух все еще становился морозным, и вот сейчас кто-то из небесной канцелярии решил, что после колючего заледеневшего дождя следует высыпать на землю завалявшиеся остатки обычного снега. Но все же дыхание жизни накалялось, повсюду царило движение, глаза искрились, как бенгальские огни, предчувствием новых влюбленностей и небывалых ранее приключений.

— Ты любишь острые ситуации, да? — спросила Лена у молчащего как воды в рот набрал спутника.

Стоя в пробке, девушка нервно барабанила пальцами по уснувшему рулю и то и дело переключала каналы радио. Оборотень не ответил. Он вообще отвернулся от нее и смотрел в окно на праздно гуляющих пацанов и девчонок, на парочки солидных граждан, спешащих куда-то — может, в ресторан, может, в кино или в гости, а может, и вовсе не знающих, чем занять друг друга в эти случайно свободные от быта часы.

На рекламном щите среди клякс кричащей рекламы Киркорова, «Блестящих», Петросяна, Лорри Андерсон, балета «Золушка» в Большом театре и других известных и не очень деятелей и событий искусства парень заметил скромный лист объявления:

«2012.

Будет ли конец?

К чему готов ты?

Цикл тематических встреч о сегодняшнем мире,

цивилизации, человеке».

Более мелким шрифтом было пропечатано имя лектора — Игорь Столыпин. Ниже было еще что-то написано, но совсем уж мелко, и Оборотень, даже с его фантастически острым зрением, не мог ничего прочитать на таком расстоянии, да еще в темноте, хоть и разряженной цветным неоновым светом.

— О! Ваша агитка висит. Прямо рядом с Киркоровым. Широко работаете.