Александр Тамоников - Огненное побережье [litres]

Однажды, закончив занятия, группа собралась было на ужин, но неожиданно на полигоне появился Джаггер в сопровождении важного мужчины в штатском.

– Вы можете еще раз отстреляться? – Коэн вопросительно посмотрел на Павла.

– Можем, – уверенно ответил тот. – Нужно только мишени расставить. На это уйдет минут пятнадцать.

Группа отстрелялась успешно. Джаггер посмотрел на пришедшего с ним мужчину. Тот молча кивнул, оторвав от глаз бинокль, и они удалились.

– Какого-то важного петуха привел, – предположил один из курсантов.

– Скорее всего, – согласился Павел. – И мы не опозорились… Пошли ужинать.

Но с ужином приключился конфуз. Или даже не конфуз, а какая-то нелепая комедия. Когда они пришли в столовую, дежурный сержант объявил им, что они опоздали, и поэтому полноценный ужин отменяется, его можно организовать лишь сухими пайками. Павел попытался объяснить причину задержки, но дежурный даже слушать не хотел. Стрельцов взъярился и обратился к курсантам:

– Слушай мою команду! Шагом марш на кухню! Что там найдете съестного – все тащите на стол.

Группа, не раздумывая, рванула на кухню – если старший приказал, надо выполнять. И в первую очередь надо выполнять команды непосредственного начальника, а не какого-то там сержанта. Все по уставу!

Дежурный пытался протестовать, угрожал принять меры, но его никто не слушал.

На кухне бойцы обнаружили бак с вареным рисом и тазик тушеного мяса. Все это моментально появилось на столе и было разложено по алюминиевым мискам. До кучи прихватили коробку с теми самыми сухими пайками.

В разгар ужина в столовую ввалился начальник столовой – лейтенант. Он быстро оценил обстановку, ничего не сказал и вышел прочь. А наутро Стрельцова вызвали к директору училища.

Джаггер, глядя на Павла, едва сдерживался от смеха.

– Вы устроили несанкционированный хаос на кухне, не подчинились ответственному лицу.

«Как будто хаос бывает санкционированным», – подумал Павел и произнес:

– «Если ты не хочешь кормить свою армию, то будешь кормить чужую», как сказал некий деятель. Я свою покормил.

– С тобой все ясно. – Джаггер выдержал небольшую паузу. – За то, что сумел выкрутиться из нестандартной ситуации, тебе объявляется благодарность. Но за неподчинение должностному лицу и нападение на кухню… – Коэну все труднее удавалось сдерживать смех, – объявляю тебе двое суток гауптвахты. Все, иди. – Он все-таки не удержался и прыснул в кулак.

Но на гауптвахте Стрельцова продержали всего два часа – надо же кому-то проводить занятия…

…Павел не особо интересовался политикой, считая политиканов профессиональными лжецами и лицемерами. Но однажды, сам того не желая, он умудрился попасть в политический замес, по своему собственному определению, «вляпался в политическое дерьмо».

А начиналось все обыденно и безобидно. Элис ему сообщила, что звонил некто Габриэль Квин и попросил о встрече по важному делу. С этим Квином, родом то ли из Ирландии, то ли из Шотландии, он просидел двое суток в амстердамском аэропорту. Позднее, уже в Израиле, они нашли друг друга и обменялись телефонами, но с тех пор не общались. Павел перезвонил Габриэлю, и они договорились встретиться в Иерусалиме у Стены Плача, причем Квин настаивал на конкретном времени и месте. На вопрос, зачем встречаться, он ответил, мол, приедешь и узнаешь. Павла такой подход несколько удивил, но он согласился – они о многом успели переговорить за двое суток в Амстердаме. Он выпросил у начальства внеочередное увольнение, и они вместе с Элис отправились в Иерусалим.

Его сразу же поразила высота и толщина крепостных стен города и крутой склон под ними: «Как такую цитадель можно взять штурмом? Что там Кремль с его стенами! А про укрепления в других городах и говорить нечего».

Они прошлись по узким кривым улочкам, посетили магазины, где Элис накупила всякой бижутерии, перекусили в кафе и подошли к Стене Плача в оговоренное время. Павел посмотрел на высокую стену, окаймляющую Храмовую гору, на молящихся и скорбящих возле нее людей, и у него зачесались глаза. Чтобы не создавать столпотворение, площадь перед стеной огородили и пропускали желающих помянуть близких маленькими группками.

Прямо перед перегородкой стояла кучка людей – человек тридцать. Они что-то кричали и трясли самодельными плакатами. Павел прочитал: «КГБ – главный враг советских евреев», «Отпустите советских евреев на их историческую родину»… Полиция относилась к протестующим нейтрально. Их можно было понять: с одной стороны, полицейские должны обеспечивать общественный порядок. Но с другой… Разгонишь этих демонстрантов, а потом политики поднимут вой, на который придется реагировать. Пускай орут, лишь бы не стреляли и святыни не оскверняли. «Нашли где протесты устраивать, – с чувством брезгливости подумал Стрельцов. – Тут люди о мертвых скорбят, записки им пишут… Тьфу!»