Сергей Воронин - ЧВШ - Частная Военная Школа. Первый курс

О, я, кстати, наконец раскололся. В первый раз написал, как меня зовут. Долго продержался. Специально скрывать не старался, но конспирации нас неплохо так научили. Красный — это погоняло от фамилии. Краснов Кирилл — так меня зовут. Сейчас, правда, зовут по-другому. А потом будут по третьему, такая у меня теперь жизнь. Но раньше звали именно так, да.

Ещё один момент — вы, наверное, удивляетесь тому, что в диалогах нет мата? Просто мат в Школе был под запретом. И, причем, строгим. Взрослые при нас не употребляли матерных слов. Мы вначале много матерились, по крайней мере, большинство из нас и я в том числе. По привычке, ну и чтоб взрослее выглядеть, естественно. Половина моих штрафов была из-за этого. И вот до того меня довели, что я даже там в умывалке ни разу не матюгнулся. Я потом это вдруг понял, когда уже несколько раз прогнал про себя весь разговор, ворочаясь в кровати. Раздражённо слушая безмятежное посапывание этого гада Мочки.

Следующий день я вспоминаю со смешанным чувством. В первой половине — это был чистый восторг. Начался он с самого утра.

ЕП на своём уроке в первый раз проявил настоящую безжалостность — штрафовал всех, кто плохо ориентировался в книге. И штрафовал серьёзно, по-крупному. А учитывая, что Робот про то, что очки — это жизнь сказал только вчера, и причём сказал так, что всех проняло, то на уроке ЕП впервые было подавленное молчание. И он не старался его разрядить. Беседовал с теми несколькими, кто прочитал и разбирался в теме, а на оштрафованных поглядывал холодно. С тех пор, кстати, с книгами осечек не было. Больше никто не филонил. А я на том уроке впервые получил плюс, причём целых плюс триста за собственные догадки о мотивах поведения героев. Догадки были смелые и рождались у меня буквально на ходу, но ЕП их почти всё одобрил.

А следующий триумф меня поджидал на физподготовке. Я взял и выиграл "крыло". Так я был зол на всех, что сделался просто скалой, просто железным стал. Сиваков находился как раз напротив меня, и я даже глаз не закрывал — стоял и знал, что опущу руки последним. Просто знал. И Сивый не выдержал. Открыл глаза, посмотрел на меня, и руки у него ходуном заходили. А потом беспомощно уронил их, будто враз выпустив воздух, который был в них накачан. А я бы ещё мог стоять. Посмотрел на них на всех, на Мочку, усмехнулся и только потом спокойно опустил. Ещё плюс триста. Нате вам.

Ну а перед отбоем меня отмудохали в умывалке. Мочка и ещё несколько человек. Он позвал на разговор, и там меня уже ждали. Причём, в балаклавах, неузнаваемые. Балаклавы эти нам выдали вместе с зимними куртками и ботинками совсем недавно. Я как их увидел в масках — сразу всё понял. Не понял только, зачем Мочка других позвал — он бы и один легко мне навалял. Но потом как-то быстро дошло, что ему этого было мало, ему хотелось именно ткнуть меня побольнее.

Били они меня спокойно, расчётливо, в основном ногами и иногда лупили по щекам ладонями. Со мной такое случилось впервые. Конечно, мне до этого приходилось драться. Несколько раз довольно жестоко. И вырубали меня. Пару раз я терял над собой контроль и это плохо заканчивалось. Но вот такой показательной экзекуции я подвергся впервые. Все мои отчаянные попытки сопротивления холодно и спокойно пресекались.

Я лежал на полу умывалки. Только что протренькал звонок на отбой. Минут через десять должен был появиться Робот, он всегда минут через десять после звонка делал обход. В скулу мне больно упиралась немного выступающая из кафельного пола железная рамка стока, расположенная посередине. Недалеко от глаз лежал перевёрнутый тапочек. Очевидно, мой. Тапочки у нас были тоже хорошие, фирменные.

Ну а что? — подумал я. Просто полежать. Пускай зайдёт и посмотрит.

Покряхтывая, я подтянул колени и встал на них. Затем поднялся на ноги. Второй тапочек каким-то чудом удержался на ноге. Я подошёл к умывальнику и посмотрел в зеркало. Из носа текла кровь, волосы всклокочены, а глаза были какие-то жалкие. Противные какие-то. Я открыл кран и высморкался. Умылся. Нужно было спешить. Надел второй тапочек и пошёл за туалетной бумагой. Отмотал в туалете здоровенный кусок и, прижимая его к носу, пошаркал к себе в комнату. Там было темно. Слабый отблеск фонарей снизу и свет маленьких среднерусских звёзд сверху едва просачивались сквозь стекло. Мочка лежал у себя в кровати. Я чувствовал его взгляд. Поскорее раздевшись, я юркнул под одеяло и застыл на спине, прижимая к носу комок бумаги. Открылась дверь и в комнату заглянул Виктор Робертович.