Александр Тамоников - Последнее крымское предупреждение

Горлан услышал шум, решил проверить, что происходит, вывалился на палубу и завертел головой. Это был рослый молодой мужик с квадратной челюстью. Так вот вы какие, настоящие украинские патриоты.

Он сразу обнаружил тело, которое плавало на поверхности, оторопел и как-то недоверчиво уставился на него.

Вадим ударил ногой в бедро. Противник согнулся пополам, взвизгнул. Майор подался вперед, схватил его за шиворот, встряхнул, дважды врезал в висок, потом по челюсти и в глаз. Только бы силы не покинули. Горлан оказался здоровым как бык, заорал как оглашенный.

Да что ж ты так вопишь-то, придурок?!

Вадим ударил еще раз. В голове у него все плыло. Он отдавал себе отчет в том, что где-то топают ноги, успел отшвырнуть от себя поганца, повернулся.

С нижней палубы вылетел взбешенный Пичулин и ударил в переносицу. Этого оказалось достаточно, чтобы у майора спецназа подкосились ноги.

Его сперва били, потом тащили вниз по лестнице, проволокли через крохотную каюту, забросили в другую. Здесь горела керосиновая лампа, отблески света плясали по иллюминатору, низкому потолку, связанным телам соратников. Он видел над собой искаженные физиономии, его хлестали по лицу. Потом к нему, шатаясь, подошел окровавленный Горлан, начал колотить его ногами, но быстро выдохся и со стоном повалился на узкую кушетку.

— Все, довольно, хватит с него. — Романовский взял лампу, осветил лицо пленника. — Мужик, ты что за крендель, откуда взялся? Сдается мне, я где-то тебя уже видел. Чего молчишь? Будешь говорить?

— Плохо гостей принимаешь, Романовский, — прошептал Вадим разбитыми губами. — Ты сначала напои, накорми…

— Вот ведь сука! — прохрипел Пичулин. — Может, тебя еще и в баньке попарить?

Удар ногой по голове чуть не выбил дух из героя-спецназовца.

— Да мы не шибко-то и любопытные, — проговорил Романовский и оскалился. — Ты офицер спецподразделения, был на теплоходе, верно? Прицепился к нашему катеру, приволокли мы тебя за тридевять земель…

— В то же самое тридесятое царство, где ты и сдохнешь, — пробормотал Вадим. — Это я, Романовский, не дал тебе угробить людей. Это мои бойцы взяли Громанько и Стеценко, когда они минировали павильон. Так что извини и подотрись. А мое имя и фамилию тебе знать вовсе незачем.

— Тварь! — резюмировал Романовский, награждая Вадима сокрушительным апперкотом.

Но тот еще не убыл в зазеркалье, плавал на поверхности. Диверсанты, ряды которых он немного проредил, снова ругались. Хрустела клейкая лента. Ему вязали в запястьях руки за спиной.

— Больше не бить этого козла! — распорядился Романовский. — Пусть мы главную работу не сделали, но такой вот знатный улов доставим. И нечего его смотреть. Все наверх! Давайте вытащим Петровича. Не оставлять же его тут.

Террористы гремели наверху баграми, привычно ругались.

«Не спи! — приказал себе Вадим. — Держись, майор. Делай что-нибудь, мать твою! Ты еще живой, подумаешь, поколотили тебя».

Он начал извиваться, перевернулся на бок. Руки за спиной были туго связаны. Он мог шевелить пальцами, дотягивался до пут, но что толку? Встать невозможно, ноги тоже обмотаны липкой лентой. На полу ничего колющего или режущего. Стол, кушетка. Две полки с барахлом, но подвешены высоко.

Он перевел дыхание и встретился взглядом с майором Ждановичем. Тот лежал в какой-то искривленной позе, связанный вдоль и поперек, и с тоской смотрел на коллегу из спецназа. Лицо его превратилось в кровавый блин.

— Прямо как в песне, — прошептал Жданович. — Там били долго, кованою пряжкой. Приветствую, Вадим…

— Рад нашей встрече, Юрий Иванович, — отозвался Репнин. — Ты, как я вижу, в полном порядке, не так ли?

— Руки, кажется, сломали, причем обе. Я еще ничего, а Бабину, похоже, позвоночник перебили.

Его подчиненный не шевелился, только тяжело дышал. Его ресницы дрожали, лицо заплыло.

— Как же ты, Юрий Иванович, докатился до такой жизни? Вроде по плану все шло.

— Извини, майор, сплоховал. На абордаж нас взяли. Бдительность потеряли, расслабились. Тут эти двое на моторной лодке. Стволы к горлу. Мы с Бабиным и пикнуть не успели. Промахнулись в расчетах. Имелся у них запасной план и ход конем. Черт, уже день прошел, а наших нет.

— Ничего, Юрий Иванович, говорят, с каждым прожитым днем мы становимся лучше. Ладно, я понял, потом поговорим. Слушай, я сейчас подползу к тебе сзади, попробуешь меня развязать?

— Не могу, майор, уж прости. Реально не сумею, пальцы совсем не шевелятся. Пытаюсь ими двигать, а не могу. Тут Романовский пиво пил из самой обычной бутылки с зубчатой крышкой. Жестянка эта упала на пол. Он поднимать ее не стал. Она под кушеткой лежит, ты должен видеть. Я долго на нее смотрю.