Михаил Ахманов - Наследник

- Заедем? - спросил Перфильев.

- А на кой черт? - Оттянув рукав рубашки, Каргин взглянул на часы. - Десять ноль семь… Торопиться надо!

- Вон дорога. Наверное та, что нам нужна…

Рудик прибавил газа, и они покатились с перевала вниз, к тройной развилке и нескольким домикам, обмазанным глиной и окруженным садами и огородами. На развилке торчал покосившийся столб, с которого свисали указатели с полустершимися надписями, дружно направленные в землю. Дима зашелестел картой, но Каргин, заметив сидевшего у обочины старика, приоткрыл дверцу и крикнул:

- Эй, отец! Не подскажешь, где тут дорога в Таш?

Старик поднялся и, опираясь на палку, шагнул к машине. Было ему за восемьдесят, по темно-коричневому лицу стекали к бороде глубокие морщины, губы ссохлись и потрескались, старый линялый халат болтался на нем, как на вешалке. Глаза, однако, казались живыми, и говорил он по-русски почти без акцента.

- Средняя дорога в Таш, сынок. - Он наклонился, заглядывая в лицо Каргину. - Не нужно ли вам чего? Курага есть, урюк, изюм, сушеные груши… Купите, дешево отдам…

Честная бедность, понял Каргин. Честная бедность, скудная старость - может быть, голодная, изюм и урюк не хлеб, не масло, ими не проживешь… Задвинув под сиденье лежавший в ногах автомат, он отворил дверцу пошире.

- Курагу возьму, ата. Еще изюм, килограммов по десять того и другого.

- Куда нам столько, - пробурчал Перфильев. - Да и зачем?

- Глюкоза и витамины, - пояснил Каргин. - Неси, отец!

Старик заторопился к ближней мазанке, притащил один увесистый мешочек, потом другой.

- Чем расплатиться? - спросил Каргин. - Рублями, долларами или таньга?

- Таньга. Рубли отнять могут, а за доллары и вовсе голову снесут… Много даешь, сынок, не надо столько, я не нищий, я…

Каргин запустил пятерню в мешок, выгреб горсть изюма, попробовал, причмокнул. Потом сунул старику ворох разноцветных бумажек с портретами туран-баши.

- Бери, отец, бери… изюм у тебя как мед… Опять же дорогу ты нам показал…

- Разве за это берут? - Старик вздохнул, но деньги все-таки принял. - А кто вам нужен в Таше? Если знаю, подскажу.

- Азер Федор Ильич, бывший полковник. Улица Ходжи Насреддина, семнадцать. Приятель моего отца.

- Ферхад-батыр? - Седые брови старика взлетели вверх. - Так Ферхад в Таше больше не живет, к нему по левой дороге надо, выше в горы! Километров двадцать, и там, за ущельем, будет его ерт [20] Ерт - двор (тюркск.). . Луга там большие, луга Бахар, Весенние по-нашему. На лугах у Ферхада… как это по-русски? - Он поднял взгляд к небу. - А, ферма! Гусей разводит Ферхад-батыр, еще индеек и очень больших птиц, названия не знаю, только лягаются сильней коня. Знакомы мы с Ферхадом… Привет ему передавайте!

- От кого?

Старик гордо выпрямился, глаза его сверкнули.

- От Нияза Бикташева, батальонного разведчика, снайпера, ветерана! Героя труда, орденоносца! Орден Славы, орден Ленина, два Красных Знамени, Звезда! - Глаза его вдруг потухли, он махнул рукой. - Езжайте, сынки… Что старое вспоминать? Кому это сейчас интересно?

- Нам интересно, - сказал Каргин, вылез из машины, вытянулся, щелкнул каблуками и вскинул к виску ладонь. Потом сел и молча хлопнул Рудика по плечу.

Машина свернула на левую дорогу.

- Героический старик, - после долгой паузы молвил Перфильев. - Орден Славы за фу-фу не давали… Надо будет еще у него кураги купить.

Дима, поерзав на сидении, повернулся к расположившимся сзади отцам-командирам.

- А про каких птиц этот Нияз толковал? Большие и лягаются сильней коня… Страусы, что ли? Чудно!

- Не чудно, а очень даже разумно. Страус птицы мясистая и с перьями, - с глубокомысленным видом возразил Перфильев. - Весит не меньше барана, и яйца у нее - во! - Он изобразил руками нечто размером с футбольный мяч. - Я так понимаю: если уж сделался человек гусезаводчиком, то все равно должен расти над собой и двигаться по пути прогресса. А это значит - больше мяса, больше молока и пуха! В общем, от гусей к индюшкам, от индюшек к страусам.

Асфальт кончился, началась грунтовка, по обе стороны которой лежали каменные россыпи с торчавшими меж серых и коричневатых глыб кустами. Тракт, однако, был ухоженным и наезженным, без ям и колдобин, с примыкавшими к нему тропинками: одни уходили в заросли шиповника и акации, другие извивались среди камней, взбегали на склоны слева и справа от дороги и пропадали за изрезанной линией утесов. Откуда ни возьмись навстречу выпрыгнул ручей, забурлил шагах в двадцати от обочины, превратился через пару километров в мелкую быструю речку; солнечные лучи играли в воде, серебрили прозрачные струи, галька поблескивала голубыми и розовыми огоньками. Потом дорога пошла вверх, горные склоны придвинулись к ней, стали голыми и обрывистыми, речка сузилась и потемнела - нависшие над нею скалы закрывали солнце.