Михаил Ахманов - Наследник

Баграм, отодвинув бамбуковую занавесь, юркнул в купальню.

Слушая трепотню приятеля, Каргин быстро осматривался, со скучающим видом поворачивая голову туда-сюда. Это было привычной, почти рефлексом, приобретенным в джунглях, болотах, пустынях и пылающих городах: в любой сомнительной ситуации оглядеться, точно представить, где находится враг, наметить пути атаки или отступления. Сейчас про атаку говорить не приходилось - были они безоружны, и пришибить охранников непросто, много их и далеко стоят. А что касается ретирады, тут дорога одна - в подъемник, и наверх… Он взял Перфильева за локоть, легонько потянув, заставив отступить. Крохотный шажок назад, к клети подъемника, затем другой шаг, третий…

- Ты что, Алексей?

- Гвардейцев многовато. Четыре прожектора, под каждым двое, и купальни один - итого девять. Такая охрана в замкнутом и абсолютно безопасном помещении… Мне бы троих хватило.

- Так ты не туран-баша, - с усмешкой сказал Перфильев, но отодвинулся еще на пару шагов. Теперь до подъемника было рукой подать.

За решетчатой стеной купальни - быстрая лихорадочная пляска теней. Чей-то силуэт с воздетыми руками, резкий гневный взмах, неразличимое бормотание голосов, словно спорят о чем-то, шелест одежды, плеск воды… Что там происходит? - думал Каргин, прищурившись и снова пересчитывая гвардейцев. На радость как-то непохоже…

Он прислонился к перилам клети и шепнул Владу:

- Если что, двигаем наверх, берем охранников и сматываем удочки. Готов?

- Как пионер, - сразу сделавшись серьезным, буркнул Перфильев. - А что? Ты думаешь…

Бамбуковая занавеска отлетела в сторону, и на пороге появился президент. Щеки его тряслись, черты искажала ярость; видимо, он задыхался от бешенства, да и возраст был немалый - то и другое мешало говорить. Он вскинул руку, потряс кулаком, и Каргин, не медля больше ни секунды, ринулся в клеть подъемника и надавил красную кнопку. Где-то вверху зарокотали моторы, платформа шустро поползла наверх, а снизу послышался гневный вопль, потом - слова команды, сразу угасшие в лифтовой шахте. Минуту подниматься, размышлял Каргин, десять секунд прошло, еще через десять-пятнадцать начнут стрелять, пол пробьют, хотя доска в нем толстая. А что под ней? Если железный каркас, пусть стреляют…

Однако не стреляли.

- Ты налево, я направо, - сказал Перфильев. - Они не готовы, атаки не ждут. Бьем насмерть, так?

- Придется насмерть, - согласился Каргин. - Судя по роже президента, любовь у нас нынче врозь.

Почему, они не обсуждали: над верхним краем клети посветлело, сухо прогрохотала очередь, и Каргин, не успев удивиться, в кого стреляют и по какой причине, метнулся в открывшуюся щель и покатился по земле. Движения его были стремительны, бились в висках колокола, грохотал боевой барабан, вращались вкруг него голубое небо, зеленые кроны сосен, серые и коричневые скалы, но в этом калейдоскопе звуков, оттенков и красок видел он только алый цвет и слышал стон агонии. Алое на черном, кровь Рудика, кровь Дмитрия на дверцах машины, их тела под колесами - один мертв, другой хрипит и еще тянет руку…

"Телефон! - мелькнула мысль. - Как же я забыл про телефон! Эти гады позвонили снизу…"

Тело послушно взметнулось в воздух, левая рука перехватила нацеленный в грудь автомат, дернула вверх, пальцы правой клинком врезались в хрустнувшее под ударом горло. Мертвый гвардеец падал, Каргин, стиснув зубы, рвал оружие из сведенных судорогой пальцев, а через площадку мчались уже фигуры в пятнистом, грохотали башмаками, орали: "Бей! Бей!" - и что-то еще непонятное, на арабском, а может, на турецком.

Он не успел отнять "калашников", нажал на палец мертвеца, дал очередь, скосил двоих или троих, потом его ударили прикладом. Сильный удар, и пришелся по голове. Сознание Каргина погасло.

Стул. Он сидит на стуле. Голова разламывается, не приподнять, руки и ноги не шевелятся. Кажется, привязаны…

Не стул - кресло: запястья и локти прикручены к подлокотникам, щиколотки - к массивным твердым ножкам. Не поднимая головы, Каргин чуть-чуть приоткрыл глаза. Так и есть, кресло. Тяжелое, дубовое… Видны упоры подлокотников из темного резного дерева да перехваченные веревкой руки. Еще - пол, глянцевый паркет, на котором застыли световые пятна. Прямоугольные, от оконной рамы… Значит, он не в пещере, а в одном из домов. Судя по креслу и роскошному паркету, в самом большом, президентском… Уже легче!

Веревки… Веревки - не проблема, думал он, мучительно пытаясь вспомнить что-то важное. И вспомнил.