Александр Тамоников - Смерть под уровнем моря

«Голова после такой тряски фактически не работает, — подумал Сиротин. — Надо прорываться к своим, догонять, но как? Мы не знаем, куда ушли партизаны. Горы велики. Наверху немцы, умеющие маскироваться и сидеть в засадах. Выбираться на тропу предельно рискованно, но выбора у нас нет».

— Побудь тут, я скоро вернусь. Покарауль мой вещмешок, — проговорил капитан.

Девушка заволновалась. Мол, что, зачем, куда? Вадим объяснил ей, как уж мог, что самое ужасное уже случилось. Он будет где-то рядом.

Вадим выбрался из кустарника и пополз наверх. На разгромленной базе еще какое-то время гремели выстрелы, потом оборвались.

Порыв ветра донес до него немецкую речь:

— Я что-то слышу, Отто.

— Огонь!

Вадим свернулся в клубок за деревом.

Солдаты, находившиеся на тропе, стреляли из автоматов наобум. Они сменили магазины и снова поливали свинцом склон. Пули сшибали ветки, рвали кусты, рыхлили землю под носом капитана контрразведки. Взлетала прошлогодняя листва. Одна из пуль попала в ствол, отколола кусок древесины с корой.

Вадим стиснул зубы и молился за девушку, которая осталась внизу. Шальная пуля спрашивать не будет.

Солдаты прекратили огонь, чуть помолчали, потом один осведомился у другого:

— Гюнтер, а ты точно что-то слышал?

Со стороны базы неслись встревоженные крики:

— Что случилось? Почему стреляем?

— Все в порядке! — проорал в ответ солдат. — Проверка на партизан!

Вадим обернулся. Что-то шевельнулось внизу, в гуще растительности. Он увидел ее глаза, испуганные, наполненные какой-то щемящей обреченностью. Живая, не задетая!

Он сделал ей знак, сгинь, мол, немного выждал и пополз наверх.

Хождение по тропе еще не прекратилось. Поскрипывала земля под массивными подошвами.

Человек остановился, вдруг взволнованно задышал и буркнул:

— Что за черт?

Таиться и дальше было глупо. Вадим оттолкнулся пяткой от корневого узла, рванулся вперед, схватил рукой за щиколотку, резко дернул ее на себя. Солдат не удержался, упал и испуганно вскрикнул. Капитан схватил его за ноги, потащил вниз, уцепил за горло двумя руками и стал душить.

Немец как немец, скорее молодой, чем старый. Рожа породистая, истинный ариец, мать его за ногу.

Солдат выкатывал глаза, кудахтал, рвался на волю как птица из клетки. Шею отъел такую, что сразу и не задушишь. Но капитан старался, багровел от натуги. Его пальцы все сильнее давили на сонную артерию. Глаза фашиста стекленели, началась конвульсивная дрожь. Вскоре тот окончательно унялся. Изо рта, сведенного судорогой, вывалился синий язык.

Вадим забрал себе автомат, пару запасных магазинов. Кожаный ранец ему тоже приглянулся. Капитану пришлось повозиться, чтобы стащить лямки с мертвеца. Потом послал его ногой вниз по склону. Покойник пробил тушей кустарник и скрылся с глаз.

Сиротин забросил «ППШ» за спину, прислушался и пополз вверх на тропу. Как же вовремя, черт возьми!

Трое мужчин вышли из-за поворота. Они шли к партизанской базе. Первым шагал солдат в камуфлированном комбинезоне, физически развитый, украшенный свинцовой щетиной, в каске с маскировочной сеткой. За ним держался офицер в чине обер-лейтенанта.

Последним — кто бы мог подумать! — топал лично господин Сурков Валентин Ефремович. Его предательство теперь превратилось в твердый факт. Он с подобострастным видом семенил за офицером и что-то тихо говорил ему. Обер-лейтенант надменно слушал, иногда кивал. Наверное, он немного понимал по-русски.

Слава партии родной, их было только трое! Во всяком случае в обозримом пространстве.

Сиротин оторвался от дерева, вскинул «МП40». Солдат оторопел, щетина на его щеках встала дыбом. Автомат выплюнул три пули, которых вполне хватило. Немец разинул рот, закатил глаза и кувыркнулся вниз. Вот и правильно. Нечего тут мешаться.

Остальные тоже оторопели. Офицер раньше времени убрал пистолет в кобуру, стал судорожно исправлять ошибку, рвать застежку.

«За Чернулю», — подумал Вадим, выпуская очередь.

Офицер схватился за живот. Его вдруг обуяли колики, малосовместимые с жизнью. Сколько мучений в лице, какая досада!

Суркова словно кто-то к земле прибил железнодорожными костылями. Он мог бы спрыгнуть вниз. Не успел бы, скорее всего, но все равно попытка не пытка. Однако этот тип застыл, парализованный страхом смерти.

А ведь какая шельма! Выскользнул из лагеря с началом ночи, просочился мимо постов. Дорогу-то запомнил, когда наивные партизаны вели его в лагерь.