Евгений Сухов - Запад в огне

— Поднимайся! — вышел из-за стола Тимофей, с трудом сдерживая гнев.

— Зачем?

— Поедем в хату.

— Ты обещал мне дать поспать, — запротестовал бывший куренной атаман.

— Вот там и выспишься!

Хата была пуста. Хозяйка пребывала в следственном изоляторе.

Во дворе протяжно и как-то уж очень жалобно замычала корова. За хозяйством присматривали, держали его в надлежащем виде и, как плату за усердие, брали у буренки молоко. В горнице было прибрано. Повсюду чувствовалась женская рука, в комнатах ни соринки. На комоде расставлены какие-то стеклянные безделушки из сельского быта, на стене висели фамильные фотографии, в основном довоенные. На каждом из снимков какое-то семейное событие: проводы сына в армию, свадьба, с молодыми во главе стола, крестины младенца.

Проводам в армию было посвящено несколько фотографий. Кругом счастливые молодые лица, трудно было поверить, что через несколько лет большинство из них не переживут первого года войны. Столы были выставлены прямо во дворе в длинный ряд и буквально ломились от обилия блюд. По обе стороны столов сидели мужики и женщины в национальных одеждах, кто серьезно, а кто не очень смотрели в объектив, с затаенной надеждой, что из камеры выпорхнет птица. В центре стола, как того требовало торжество, сидел призывник в расшитой косоворотке рядом с красивой девушкой. Лицо парня показалось Тимофею знакомым, вот только он никак не мог вспомнить, где же встречал его.

— Ты знаешь этих людей? — спросил он у Гамулы, показав на фотографии.

— Знаю. Все они из соседнего села. Сына в армию провожают. Так принято, чтобы всем селом.

— Когда его провожали?

— Перед самой войной.

— И где же сейчас этот новобранец?

— А кто его знает? — неопределенно пожал Гамула плечами. — С тех самых пор его больше никто не видел. Может, и в живых уже нет.

Следующая фотография была немного темнее. Любительская. Снимок был сделан в лесу, на фоне блиндажа. На фотографии был запечатлен мужчина лет сорока пяти представительной внешности в офицерском обмундировании и что-то говорил людям, стоявшим напротив.

— Кто это? — спросил Романцев у Гамулы.

— Бронислав, хозяин дома, — безрадостно ответил арестант.

На третьем снимке хозяин был заснят на фоне каких-то казарм. Рядом с ним стоял еще один человек, аккуратно срезанный, от него осталась только часть рукава и край сапога. Интересно, кто бы это мог быть?

Игнатенко с тремя автоматчиками расположились в соседней комнате. Еще четверо бойцов устроились в сарае, предупредительно приоткрыв слегка дверь, — через проем просматривались значительная часть двора, вход в хату и плетеная калитка.

Время, как оно нередко бывает, когда ждешь чего-то важного, тянулось крайне медленно. Дважды, поддаваясь накатившему подозрению, Романцев спрашивал у примолкшего Гамулы, не ошибся ли тот со сроками. Тот отвечал хмуро, не глядя на капитана:

— Придет, куда же ему деться?.. Если комиссары где-то на дороге не перехватили.

Когда стрелка часов подползла к половине одиннадцатого вечера, из леса вышли двое мужчин в форме бойцов Красной армии. На плечах стволом вниз висели «ППШ». Романцев, стоявший у окна, посматривал в щель между занавесками. Это вполне могли быть бойцы Красной армии, в силу какой-то надобности оказавшиеся в украинской глубинке. С их стороны такое поведение весьма рискованно — можно получить пулю в спину.

Настораживала осторожность, с какой они выходили из черного провала леса, — осматривались, держались настороже.

— Похоже, это они, — проговорил Тимофей, приподняв автомат, и, повернувшись к Гамуле, добавил: — Я — твой боец… Так меня и представишь. Предупреждаю сразу, если пойдет что-нибудь не так, тебе достанется первая пуля.

— Да понял я, комиссар, сколько можно об одном и том же…

Тимофей отступил от окна. Сел за стол, положив на колени автомат. Гамула, как и подобает важному гостю, сидел в центре стола, слегка растянувшись, выглядел расслабленным, как человек, оказавшийся в надежном убежище.

Через полупрозрачную ткань занавески можно было рассмотреть расплывчатые силуэты, пересекавшие длинное подворье. В какой-то момент они приостановились, бдительно осматривая постройки, и, не обнаружив ничего настораживающего, направились в сторону крыльца.

Ветер был не злой, с юга шло теплое дыхание. Со стороны скошенного пастбища раздавалось стрекотание цикадовых. Груша созрела, и опавшие плоды желтым ковром покрывали землю.