Зоэ Шарп - Второй выстрел

— Шон, тебе лучше взглянуть на это, — сказала она.

Схватившись за ручку кресла и за костыль, я попыталась принять вертикальное положение, невзирая на протестующее нытье каждой мышцы.

— Нет, Чарли, — остановил меня Шон. — Сиди здесь.

— В прошлый раз я тебя послушалась, — огрызнулась я, — и смотри, что из этого вышло.

Губы Шона сжались, но он помог мне кое-как напялить куртку, которая так и валялась на полу с того момента, как мы с Мэттом отправились искать Эллу. Даже после короткой передышки каждый шаг стоил немыслимых усилий. Шону пришлось поддержать меня, иначе мы бы всю ночь добирались до выхода.

Куртка все еще была влажная, и в сочетании с морозом эффект получился сногсшибательный. Я задрожала, как только за мной закрылась дверь. Нигли шла впереди, направляясь к торцу здания. Поворачивая за угол, я ожидала чего угодно, только не того, что увидела. Полная неподвижность Розалинды, все еще примотанной к креслу, навевала нехорошие ассоциации.

Я подумала было, что она замерзла насмерть, но потом увидела пулевое отверстие в середине ее лба. Под испытующим взглядом двух пар глаз я ошеломленно вытаращилась на труп.

— Это не я, — сказала я, пошатнувшись от шока. — Мы ее обезоружили и привязали. Зачем мне было ее убивать?

— Потому что она в тебя стреляла? — спокойно предположила Нигли и пожала плечами, когда Шон резко обернулся к ней. — Мне Мэтт рассказал.

— Это не я, — повторила я. Как будто, если талдычить одно и то же, они мне поверят. Я сглотнула слезы. — Я…

— Погоди.

Тихий голос Шона заставил меня прикусить язык. Проследив за его взглядом, я увидела только «ренджровер» Лукасов, припаркованный там же, где мы его оставили. Через пару секунд до меня дошло, что внутри горит свет.

Шон кивнул Нигли, и она добыла своего курносого малыша из кармана куртки. Они стали окружать машину с двух сторон, бросив меня тащиться позади. По замерзшему снежному насту я передвигалась со скоростью улитки.

Когда я наконец доползла до «ренджровера», обе передние дверцы машины были уже открыты настежь, а револьвер Нигли был твердо нацелен на Лукаса, который скорчился на пассажирском сиденье, уронив голову на руки. Воспользовавшись старой перчаткой, Шон вытащил из рук Лукаса его «смит-и-вессон» — очень аккуратно, за ствол, чтобы не смазать отпечатки.

— Что случилось? — мягко спросил Шон.

Лукас поднял голову, устремив вперед невидящий взгляд. По его щекам струились слезы.

— Я любил ее, — сказал он. — Я не мог себе простить, что оставил ее одну.

Я не сразу сообразила, кого он имеет в виду. Потом меня осенило: Лукас говорит о Симоне, а не о свежей покойнице — жене. О маленькой Симоне, видевшей, как он убил человека, которого она считала своим отцом.

— Я бросил все, — продолжал Лукас, всхлипывая. — Все, что у меня было, все, чем был я, — чтобы стать им. — Впервые отвращение и ненависть к себе прорвались сквозь безупречный фасад новой жизни, собственноручно им построенной.

В ночном воздухе уже слышался далекий вой мчавшихся к нам сирен, но Лукас, похоже, их не слышал. Я посмотрела на Шона. Он покачал головой.

— А ей всегда было мало. — Лукас уставился сквозь грязное лобовое стекло на тело жены. — Она взяла все, что я мог дать, и требовала еще. Я так старался ей угодить. А ей всегда было мало…

Снова пошел снег. Крупные хлопья неторопливо слетали с неба и с небрежным изяществом ложились на все, к чему прикасались. Они уже покрыли голову и плечи Розалинды белым кружевным саваном.

— Лукас… — начал Шон, но тот решительно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Не зовите меня больше так. Я провел бог знает сколько лет, пытаясь быть тем мужем, о котором мечтала Розалинда. А потом она забрала последнее, чем я дорожил в этой жизни. А сегодня я понял, что был ей и не нужен вовсе, ведь так?

Он стряхнул оцепенение и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я нашел ее, сдернул ленту с ее рта, и знаешь, что она сказала мне первым делом?

Я выжидательно молчала, и он окинул меня взглядом с головы до ног. Горечь, злость и раскаяние исказили его лицо до неузнаваемости.

— Она сказала, что ты женщина и наполовину труп, но тем не менее в тебе вдвое больше мужского, чем когда-либо было во мне. Поэтому я наконец решил стать холодным, жестким, безжалостным подонком ее мечты. И застрелил ее.

Через три месяца после того, как меня ранили, мы с Шоном прохаживались по пустой квартире в Верхнем Ист-Сайде, в Нью-Йорке, прислушиваясь к эху наших шагов по полированному дощатому полу.