Уильям Грин - Чемодан для Спенсера

Линч воткнул удилище под кормовую доску, залез в корзинку и достал бутерброд с ореховым маслом.

Каждый раз, попадая в эту штуку, Спенсер чувствовал себя так, словно укладывался в гроб: переполненный, закупоренный контейнер для тел с закрытыми коридорами-переходами. Он предпочел бы как человек пройти через поле, даже сквозь ветер и ненастье, чем попасть в утробу самолета через эту кишку. Он подозревал, что на самом деле авиакомпании защищают клиентов от желания удрать и избежать попадания в самолет вообще.

В таком посредственном настроении Спенсер пробрался по проходу и обнаружил свободное место — слава Господу, возле окна. Надпись “ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ” уже горела, турбины рокотали, пробуждаясь к действию, и огромный реактивный “боинг” уже поворачивался на переднем шасси, чтобы вырулить на взлетную полосу.

Солнце сверкало на полированной поверхности крыла, когда пилот вел тяжелый корабль через поле на взлет. Спенсер наблюдал, как пружинит крыло, и старался убедить себя, что крыло и рассчитано пружинить подобным образом. Оно не отвалится в воздухе.

Все это он знал. Он звал это по часам мучительного личного наблюдения. До начала наблюдений его заверил в структурной однородности крыльев не какой–нибудь профессионально заинтересованный инженер-авиатор, а его собственный психоаналитик; тот самый, к которому он ходил годами, прежде чем голливудские картины стали снимать за границей, и после того, как он перестал быть звездой такой величины, что продюсеры соглашались дожидаться его прибытия поездом или пароходом.

Он научился летать, как это бывает, на кушетке психиатра. Но единственный род полетов, который ои но-настоящему наслаждался, были полеты на бомбардировщике Б-17 или истребителе “Мустанг” во множестве фильмов о второй мировой войне: на фанерных подделках, никогда не покидавших пола звуковых павильонов МГМ.

Капитан развернул свой самолет на девяносто градусов и вывел его на линию взлета. Громадный корабль затрясся от носа до хвоста, когда пилот, держа его на тормозах, раскрутил двигатели до режущего ухо визга, ожидая лишь сигнала с контрольной башни.

Мысли Спенсера неслись в панической синхронности с двигателями лайнера. Сейчас, когда самолет стоял, напрягшись, будто спринтер на стартовой отметке, он мог побежать к выходу, умоляя выпустить его, и будь прокляты все трудности вместе с ролью, которую он потеряет!..

Минута прошла. “Боинг” покатился сперва лениво, потом быстрее, визжа, как раненая птица. Что за безумный способ для человека перебираться с места на место!

Невидимая мощная рука вдавила Спенсера в кресло, когда самолет, задрав нос, оторвался от взлетной полосы.

В пассажирском салоне мигнула и погасла надпись “НЕ КУРИТЬ”. Рука Спенсера автоматически поднялась к нагрудному карману, нащупывая пачку сигарет, которой там не было. Он ведь бросил курить. А сейчас было как раз то время, когда он об этом пожалел.

Где–то на задворках сознания он слышал, как стюардесса начала свою лекцию “о порядке оставления корабля” на случай, если придется сесть на воду посреди океана. Стюардесса произносила эту стандартную речь, по крайней мере, сотни раз. Она надоела ей, заученная наизусть, ум ее был занят совсем другими вещами, словно у актрисы, которая слишком долго играет одну и ту же роль.

Спенсер слышал этот текст не меньше десятка раз, но он все еще тревожил его. Рубашка его взмокла и прилипла к спине. Слава Богу, ему больше не оставалось ничего, как расслабиться и дожидаться окончания полета. Когда съемки закончатся, он получит деньги на обратный билет и вернется домой на корабле. Он позвонил стюардессе и купил пачку сигарет.

Докурив сигарету, Спенсер встал из кресла и пошел по проходу в поисках туалета. Он чувствовал, что на него смотрят. Его актерские антенны почувствовали глаза, ласкавшие его, прежде, чем он увидел девушку. Она сидела в последнем ряду салона возле молодого человека в дешевом синтетическом костюмчике. Девушка и юноша наверняка были вместе, но они не подходили друг другу. Он был самолюбиво консервативен. Она — решительно модной. Соломенные волосы — длинные и прямые; мелкие черты круглого личика; мини-груди, холмиками оттопыривавшие водолазку. Все в ее верхней половине казалось маленьким, кроме глаз, больших и серых, подрисованных карандашом, чтобы казаться еще больше, — это был единственный грим, каким она пользовалась.