Александр Тамоников - Один против Абвера

Ложкин остановился, вытащил гранату, размахнулся, метнул ее в кусты, мимо которых они пробегали, и припустил прыжками дальше. Взрывом порвало тальник, вода отхлынула от берега.

— Рыбу любишь глушить, боец? — пробормотал на бегу Саблин.

— Это я так, на всякий случай, — отозвался Ложкин. — Чтобы наши друзья не очень спешили. Не глушил я никогда рыбу, товарищ капитан. Нам оно ни к чему. У нас на Инюшке отличный клев. Удочкой за полчаса натаскаешь столько пескарей и окуньков, сколько никаким динамитом не наглушишь.

Алексей тоже любил посидеть с удочкой, но стал выяснять, где такая река и как туда проехать.

Восемь человек бежали по узкой береговой полосе. В голове Саблина снова ворочалось беспокойство. Местность незнакомая, не загнать бы себя в ловушку! Как-то тихо стало со всех сторон.

Вдруг оборвались кусты, и за излучиной нарисовался мост. Хомчик повалил барона, сам присел на корточки, стал что-то изображать на языке глухонемых. Люди сгрудились у подножия тропы, ведущей наверх.

Герасимович пополз по траве, исчез за кустами. Вскоре он скатился обратно и сообщил, что с запада в переправу упирается грунтовая дорога. За рекой она убегает на северо-восток и теряется в лесу. Тропа упирается в дорогу в шаге от моста. Там тихо.

«Игнорировать мост, двигаться берегом дальше? — размышлял Саблин. — Так в Берлин нам вроде не надо. Замок Штральбур остался сзади, недалеко. Мы находимся севернее Цилиенхофа. Немецких частей тут нет, они идут параллельными дорогами, что подтверждает невнятный гул».

— Командир, ты уверен, что нам надо на восток? — спросил Семашко.

— Нам надо на юг, — ответил Алексей. — Но вот как раз туда мы никак не попадем. На западе точно фрицы, на севере тоже. Закопаемся в леса, добудем языка, выясним, где мы. Потом попытаемся прорваться к своим. Или будем ждать, пока они сами не придут.

— Немецких войск тут прорва. Откуда они взялись?

— Спроси что-нибудь полегче, — огрызнулся Алексей. — Я не полководец.

Стремительный рывок через мост! Что еще оставалось делать?

Люди, пригибаясь, выскальзывали на дорогу и устремлялись к мосту. Там пока никого не было.

Саблин помогал Хомчику. Они вдвоем под локти тащили Кляйста, которого внезапно сразила куриная слепота. Ноги его вдруг стали заплетаться.

— Барон, вы издеваетесь над нами! — возмутился Алексей. — Злоупотребляете нашей добротой! Хотите затрещину?

— Я хочу, чтобы со мной обращались в соответствии с моим званием и титулом! — вдруг взвился барон. — Я вам не какой-нибудь рядовой, мобилизованный из деревни!

— Ух, сейчас я его тресну! — взорвался Хомчик. — Командир, объясни этому кренделю, что слово «барон» в нашей стране — одно из ругательных. Русские дворяне на дне рек догнивают. Если он не прекратит измываться над нами, то придется ему понюхать мой мозолистый пролетарский кулак!

— Это у тебя, Олежка, кулак пролетарский? — осведомился Семашко, наступающий им на пятки. — Да им и чучело огородное не испугаешь. Давай я ему свой покажу!

— Разговорчики! — заявил Алексей и отпустил барону щедрого тумака.

Быстро расплелись ноги, исчезла куриная слепота. Гордый носитель древнего титула, униженно скуля, припустил по настилу.

Группа летела через мост на приличной скорости и все же не успела перейти его. С запада разразилась стрельба. Пули засвистели над головами. Давно их что-то не было. Люди испуганно кричали, рвались через мост.

Алексей обернулся. Вот же прилипли эти фрицы! Тяжелые потери им нипочем.

С лесной дороги вырвался трехтонный «опель», встал, не доехав до моста. Из кузова выгружались солдаты, разлетались свирепые, гортанные команды. Почему немцы не поехали дальше? Испугались, что мост не выдержит?

Люди бежали по настилу, выходили из-под огня. Кто-то захрипел и упал у Саблина за спиной. Он резко обернулся — Семашко! Старший лейтенант лежал на боку, царапал пальцами настил.

Но пролет уже обрывался, люди разлетались, залегали на склоне. Алексей ввалился в какой-то колкий кустарник, но боли не почувствовал. Сердце его сдавила тяжесть. Все проскочили, выбрались из опасной зоны, только Семашко остался. Эх!..

— Командир, не высовывайся, не лезь, он уже умер, — прохрипел Черкасов, гнездясь на другой стороне проезда.

Он был страшен, в лице ни кровиночки.

Красноармейцы сохраняли невозмутимость, выискивали приличные позиции.

Грузовик стоял на том же месте. Солдаты вермахта на дорогу не лезли, ползли по обочинам.