Он не ответил на вопрос, отправился дальше.
Вахновский стоял, вцепившись в прутья решетки, растрепанный и злой. Пальцы его дрожали, посинели от усилия. Этот тип за решеткой никак не смотрелся!
— Капитан, вы что себе позволяете? — прошипел он. — Думаете, я идиот, не понимаю, кто отдает эти вздорные приказы, почему хватают офицеров, преданных Родине? Налицо циничное вредительство! Вы ответите за это, капитан! Не много ли вы на себя берете?
— Не больше, чем могу унести, Георгий Свиридович, — уверил его Саблин. — Знаете, мне глубоко плевать на то, что вы сейчас говорите и чем угрожаете. Не думаю, что ваше начальство пересилит мое. Но если вы враг, то зачем мы вообще об этом говорим? Признайтесь, это ведь вы слили своим хозяевам информацию о том, что батальон майора Кобрина покидает позиции у Коптянки, а вчера ночью устроили побоище, в результате которого погибли мои люди? Где вы храните рацию, Георгий Свиридович? Ее нет в кабинете. Мы провели там обыск. На природе? В заброшенном здании?
Вахновский захлебнулся от возмущения. Не разделяй их решетка, он впился бы контрразведчику в горло, выдрал бы его своими ухоженными, но сильными пальцами!
Разговаривать было не о чем. Саблина вновь охватила злость. Он одарил арестанта выразительным взглядом и двинулся дальше, игнорируя шипение в спину.
Капитан Рожнов без очков смотрелся совершенно неестественно. Он сидел неподвижно, синь расплывалась по его лбу, глаза затянула муть. Широкая физиономия как-то увяла, напоминала футбольный мяч, к которому давно никто не прикладывал насос.
— Ноль внимания, фунт презрения, Алексей Константинович? — вкрадчиво осведомился Саблин.
— Я вас плохо вижу, — буркнул Рожнов. — Весьма учтивый товарищ, имевший со мной беседу, растоптал мои очки, да еще и двинул по роже. Я ему обязательно это припомню, когда… если выйду отсюда.
— Вы все видите, — заявил Алексей. — Иначе вас взашей прогнали бы со службы. Слабое зрение — еще не отсутствие такового, верно?
— Как скажете, — заявил Рожнов. — Вас я тоже не желаю видеть, капитан. Подозреваю, все идет от вас. Вы невысоки в звании, но полномочий вам хватает. Вы задерживаете непричастных людей, предъявляете им вздорные обвинения.
— Вы тоже собираетесь обвинить меня в некомпетентности? — спросил Алексей.
— А как вы хотели? Увы, я не могу приветствовать ваше решение. Вы парализуете работу штаба, вносите сумятицу, занимаетесь репрессиями. Кто после этого наносит больший вред Родине? Вы или некий немецкий шпион, существование которого, кстати, под большим вопросом? Догадываюсь, что вы задумали. — Рожнов шумно вздохнул. — Выловить агента вы не в состоянии, поэтому хватаете всех, кто может быть врагом. Жестоко, но действенно. Шпиону конец, а потерю остальных переживем, и не такое выдерживали. А вам не приходит в голову, что агента может и не быть среди людей, уничтоженных вами?
— С чего вы взяли, что вас уничтожат? — Сухая улыбка приклеилась к губам Алексея. — К вам будут применены меры психологического, а позднее и физического воздействия. Но даже после признания вас не уничтожат. Вы можете принести пользу нашей стране.
— Я? — изумился Рожнов. — Ну, знаете ли!.. И вам еще не нравятся мои слова о некомпетентности? Какой же странный этот мир. — Арестант опять принялся вздыхать. — Еще вчера мы с вами мирно общались, вы представлялись мне вполне адекватным человеком, а уже сегодня…
— Это прием такой, — уверил его Алексей. — Отдыхайте, тезка. Скоро снова на допрос.
— Подождите. — Губы Рожнова задрожали. — Капитан, я не лазутчик, клянусь вам. Не знаю, как доказать, но это просто чушь, извините. Я достойно воевал, мне нечего стыдиться. Не понимаю, почему со мной так. Я боюсь боли, — признался арестант. — Лучше сразу умереть, чем мучиться. Я признаюсь в чем угодно, если допросы с пристрастием войдут в норму, подпишу любой документ, и будь что будет. Только я понятия не имею о том, где находится эта чертова рация, о которой спрашивал следователь. Я в глаза никогда не видел эту проклятую штуковину.
«Продолжать беседу с этим товарищем тоже нет смысла. Все фигуранты разные, но одинаково объяты страхом. Может, в мои расчеты закралась ошибка?» — подумал Алексей.
Через три пустые ниши прозябал в одиночестве капитан Чаплыгин. Он тоже не похорошел, и на душе у него не полегчало. Бытие определяет сознание. Так совершенно правильно сказал Карл Маркс. Арестант поднял пустые глаза, неохотно встал.
— Добрый вечер, Борис Аркадьевич, — вежливо поздоровался Алексей. — Можете сидеть. Вас терзают тяжелые думы?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу