Александр Тамоников - Пуля для карателя

Это не было наступление, скорее, разведка боем на отдельном участке фронта. Но до чего удачно! Немцы стали пятиться в переулок, кто-то не выдержал, пустился наутек. Но нашелся храбрец — вырос сбоку из груды мусора, швырнул противотанковую гранату. И тут же упал, простреленный в лохмотья. Граната сработала под гусеницами. Вспыхнули баки с горючим, установленные в задней части. Боевую машину окутало черным дымом. С руганью из люка выскакивали члены экипажа, скатывались с брони, разбегались. Но это уже не могло ни на что повлиять. Из «слепой» зоны позади башни выбегали автоматчики в фуфайках, стреляли из ППШ, перепрыгивали через горы мусора. Немцы убегали, их в живых осталось несколько человек…

— Эй, в башне, а ну, выходи! — проорали с улицы.

— А стрелять не будете? — крикнул Иван.

— А надо? — поинтересовался остряк, и его сослуживцы загоготали.

— Нет, мы свои!

— Так выходите, мать вашу, свои!

Кружилась голова, он хватался за стены. Стонали люди вокруг него, многие были в крови. Маша дышала, с надеждой смотрела ему в глаза. «Помни, девочка, ты мне обещала, держись, как можешь, уже все кончилось…» — прохрипел Иван, поднимая Марию на руки. Рядом суетился Кембл, поддержал, оттаптывал носки.

— Иван, ты помнишь, что обещал нам содействие? — простонал Ковальский, прижимая к уху упаковку с бинтом.

— Все помню, мужики, умру, но слово сдержу…

Целая вечность канула, прежде чем он вышел с Марией на свежий воздух. За ним тянулись остальные — на всякий случай держали оружие в поднятых руках. Их встретил лес задранных автоматов. Грязные, как черти, красноармейцы задумчиво смотрели, как мужик в эсэсовской форме выносит женщину, одетую примерно так же, и публика за ними — ничем не лучше.

— То есть именно по тебе, гад ползучий, мы должны не стрелять? — на всякий случай уточнил небритый коротконогий ефрейтор.

— Именно… — выдохнул Иван, опуская Машу на землю. Она по-прежнему смотрела на него с надеждой. — Не судите по одежке, мужики…

— Ну, отчего же, — протянул ефрейтор, — по одежке встречают…

Бойцы неторопливо подходили, не спуская с них стволов.

«А по уму провожают, — подумал Иван. — Лишь бы не в последний путь».

Снова взревел двигатель, из-за башни вывернула раздолбанная полуторка — остановилась так резко, что оторвался боковой борт.

— Товарищи, мы правда свои, — поднял голову Иван. — Прорываемся в наше расположение из центра Варшавы. С нами ответственные лица коммунистического польского подполья… Я — майор 4-го отдела контрразведки СМЕРШ Таврин, выполняю задание своего руководства — в частности, полковника Аничкина. Раненая женщина — моя помощница из разведуправления 1-го Белорусского фронта. Остальные — тоже наши люди, они нам помогают…

— Ишь какой… — протянул остряк. — А чем докажешь, господин хороший?

— А чего бы мы с немцами воевали? — рассердился Иван.

— Да кто вас знает…

— Хватит, мужики, доставьте нас срочно в свое расположение! Девушке плохо, ей нужно в госпиталь…

— Ага, на броне горящего танка устроит? — кивнул коротышка на свирепо чадящую легендарную «тридцатьчетверку». Окружающая публика снова хохотала.

Но от машины уже бежал, придерживая портупею, смутно знакомый капитан из дивизионной разведки. И физиономия Таврина была ему смутно знакома!

— Братцы, да это же наши… — взволнованно зачастил капитан, хлопая Ивана по плечу. — Да ты, братец, как на маскарад собрался… Помнишь меня? Капитан Архипов, пробуем боем позиции немцев в районе Прага. Нас две роты — остальные ушли вперед, а мы задворки, так сказать, ощупываем… Хлопцы, чего уши развесили и перемигиваетесь? — взорвался он. — Живо людей в тыл, и чтобы через полчаса эта женщина лежала на столе хирурга!

Полчаса — это много, недопустимо много! Женщина умрет, она не железная! Иван сидел, прижавшись к борту. Полуторка тряслась на ухабах, как последняя сволочь. Он придерживал голову Маши, обнимал ее, прижимал к себе. Она дышала, она была здесь. Он шептал ей разные слова — чтобы слышала, чувствовала, никуда не уходила. Госпиталь скоро, он уже рядом. Ее обязательно довезут, все сделают! Он в это верил, запрещал себе отчаиваться, и она, похоже, верила, робко улыбалась — хотя простое движение губ доставляло сильную боль. Остальные были рядом, переживали за них. Эти люди забыли, что едут в неизвестность. И, возможно, будущее будет такое, что прошлое покажется раем. Скалился Джерри Кембл — словно скулу свело человеку. Юзеф нянчил забинтованную руку, обнимал прижавшуюся к нему Тельму. Он не был глупцом, прекрасно знал куда едет. И Ковальский знал. Ведь слово «Катынь» — не просто село в Смоленской области. В 40-м году сотрудники НКВД расстреляли в Катынских лесах больше 20 тысяч польских военнослужащих — вроде как законно, по решению «тройки» НКВД СССР и в соответствии с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б). Об этом знал весь мир, лишь советские граждане ни о чем не подозревали…