Сергей Зверев: Этому в школе не учат

Сознание в критических ситуациях порой действует с поразительной четкостью и фантастическим расчетом. От моего рывка Курган рухнул пузом прямо на эту самую гранату.

Ухнуло. Тело Кургана подпрыгнуло. Лазарь уже лежал на полу, прикрыв голову руками. А наши стояли около стеночки, хватая ртом воздух…

Все кончено! И мы живы! И даже здоровы! Только в ушах стоит звон.

Я перевернул Курганова на спину. Его живот разворотило. Но самое удивительное, он был еще жив. Как какой-то румынский вампир — все никак не мог подохнуть. Стекленеющими глазами, лежа на спине, смотрел на меня, явно узнавая:

— Учитель… Сука…

Потом прохрипел:

— Будьте прокляты… С немцами жил бы да жил… А вы…

— Немцы что тебе дали? — Я нагнулся над умирающим.

— Все что я хотел. Рвать на части! Стрелять… Рвать вас, сук, и стрелять. И владеть… Владеть… — В его глазах металось темное бесовское пламя.

Чем владеть — он так и не пояснил. Но видимо, чем-то важным, если для этого нужно стать такой мразью.

Он дернулся и затих.

Ну что же, судьба, наконец, вынесла свое решение. Наша странная связка разомкнута. Курганов мертв. А я жив. И меня ждет масса важных дел. Например, близится час радиоконтакта, и радист еще должен отбарабанить в «Сатурн», что мы готовы принять самолет…

На лесной полосе светились огни — это в алюминиевых баках пылала солярка. Они выдавали что-то вроде буквы «Т» — самый распространенный посадочный знак. Летчики отлично знают его.

— Интересно, прилетят или нет? — Гриневич нервничал.

— Что, самолетов немецких не видел? — спросил я.

— Видел. Но себе их пока еще не забирал.

— Время?

— Уже впритык.

— Полночь близится, а «Мессера» все нет…

В лесу умело расставлены бойцы — бывшие партизаны и пограничники — так, чтобы держать всю полосу в секторе обстрела, но не перестрелять друг друга. На посадочной полосе подготовлены ловушки — рытвины. К их сооружению мы подошли тщательно. Вон недавно в Калмыкии мы создали целый фальшивый повстанческий калмыцкий отряд, чтобы приманивать немцев. Те и прислали в помощь десант, который должен был явиться первой ласточкой широкого наступления и национального калмыцкого восстания против советской власти. Самолет приземлился на такой же посадочной полосе, только в степи. А когда немцев начали уничтожать и брать в плен, крылатая машина развернулась и ушла в небо, несмотря на отчаянную стрельбу по колесам. Оказалось, что это был «Мессершмитт» новой модели, специально сконструированный для высадки разведгрупп в глубоком тылу противника. Вместо обычных шасси у него каучуковые траки, позволяющие приземляться даже на заболоченной местности и глотающие пули, как воробьи крошки. Ну что же, мы учли неудачный опыт, и теперь «мессер» не уйдет.

— Ну, родной, где же ты? — уговаривал неизвестного ему летчика Гриневич, надеясь, что его призыв прорвется через колебания вселенского эфира и войдет в сознание гитлеровского аса, ведущего свой самолет в тыл врага.

Будто откликнувшись на его мысленный посыл, в воздухе стал нарастать низкий гул.

— Ну вот и гости пожаловали, — кивнул Гриневич, глядя из укрытия на заходящий на посадку, красными бликами отражающий пламя костров хищный силуэт самолета.

— Добро пожаловать, птичка Геринга, — кивнул я, передергивая затвор ППШ. — Встретим честь по чести…