Николай Прокудин - Панджшерский узник

— Стоп! — подняв широкую ладонь, остановил Саида подполковник. — Про Таджикистан не надо. Мы в Афганистане, поговорим про него и про афганские языки. Знаешь, на каких языках разговаривает местное население?

— Ну, если опять говорить научным языком… — Саид перестал волноваться, почувствовав себя в привычной среде, говоря на знакомые темы. — Если по-научному, то Афганистан, насколько я знаю, страна многонациональная и с большим количеством языков и наречий. Весь этот регион, вместе с нашими республиками Средней Азии, формировался много тысяч лет, языковые различия очень маленькие. Здесь есть два официальных языка: пушту и таджикский дари, язык местных таджиков. Его еще называют фарси-кабули. Он не особенно отличается от таджикского фарси. А еще есть языки автохтонные, языки региональные, языки меньшинств. Есть даже афганский жестовый язык. А вообще практически все население в Афганистане понимает таджикский и персидский. Или новоперсидский фарси…

— Лингвист! — кивнул на Азизова подполковник, хитро улыбаясь.

— А я вам говорил, — подмигнул подполковнику таджик-прапорщик. — Парень знает и свободно изъясняется на дари и пушту!

Саид пожал плечами. Для него в этом не было ничего необычного. И почему эти двое так уперлись в языковые вопросы? Заниматься закупками продовольствия у местных? А может, пленных допрашивать надо?

— У мамы много знакомых и друзей, — заговорил он. — Часто приезжали родственники из-за границы. Я вырос с их детьми и с детства научился общаться.

— Вот что, Азизов. — Подполковник вдруг стал серьезным. — Вижу, парень ты грамотный, современный. И боевой! Я хочу взять тебя к себе. Я — военный советник, подполковник Кравченко Сергей Иванович. Это мой помощник, прапорщик Рахманкулов. Помощник, переводчик, а заодно и начальник охраны в гарнизоне в Пишгоре. Нас мало, всего восемь человек, из них шестеро солдат. Трое должны уволиться в запас, и им нужна смена.

— Я согласен, — сглотнув, кивнул Саид. — Я — готов!

— А твоего согласия, дружок, никто не спрашивает, — расхохотался Кравченко. — Это армия, здесь приказы выполняют. Но раз согласен, то хорошо. Значит, не против твоей воли. Теперь скажи насчет своего земляка, Таджибеева.

— Он был моим «вторым номером» в бою, — поспешно заговорил Саид. — И я хочу служить с ним вместе…

— Ладно, ладно, — махнул рукой подполковник и посмотрел на прапорщика: — Ты как, Рустам?

— Вроде бы нормальный парень. Да и сдружились они, в бою вместе побывали. Я бы взял обоих. Позвать его?

Таджибеев, когда узнал, куда их берут служить, чуть не подпрыгнул от радости прямо в кабинете. Но надо отдать ему должное, сдержался и только смотрел на Кравченко и прапорщика-переводчика блестящими от восторга глазами. На вопросы, которые ему задавал подполковник, Сархат отвечал бойко, с какой-то даже лихостью, хотя и с сильным акцентом.

— Ну и хорошо, — закончил свои вопросы советник. Но тут в дверь постучали, она приоткрылась, и в проеме появилась голова помощника дежурного по части.

— Разрешите? Там прибыл рядовой Рахимов, которого вы вызывали.

— Ну, вот и третий претендент, — кивнул Кравченко. — Заводи его.

Саид напрягся, а по спине у него пробежал холодок от волнения и ревности. Эту фамилию называл отец, когда говорил о женихе Лайло. Но что такое фамилия! Рахимовых в Таджикистане — как Ивановых, Петровых и Сергеевых у русских. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел высокий худощавый солдат с густыми, сросшимися над переносицей бровями.

— Здравия желаю! — низким голосом проговорил он, вскинув руку к панаме. — Рядовой Рахимов по вашему приказанию прибыл!

— Ну, здравствуй, Рахимов. — Кравченко осмотрел солдата с ног до головы. — Как зовут, откуда родом?

— Шавкат Рахимов. Я из Таджикистана, из горного кишлака, Пичандар называется.

Саид прикусил губу, в груди защемило от ревности и глупой боли. Надо же, встретились. Да еще и служить вместе. Каждый день видеть его рожу и думать о том, что он станет мужем Лайло. Саиду захотелось закрыть глаза, зажмуриться сильно-сильно, до ломоты в глазных яблоках. А потом открыть глаза и увидеть совсем другую картину. Цветущие склоны гор в окрестности кишлака Пичандар, бегущую по тропе Лайло с подругами, ее черные косы. Но он знал, что ничего не изменится. Да и должно ли измениться? И в чем виноват этот парень, когда его родители и родители девушки решили все без согласия детей? Он-то не виноват, так за что его ненавидеть?