Валерий Примост - Приднестровский беспредел

В горисполкоме царили паника и хаос. Везде толклись взбудораженные гвардейцы, ополченцы, казаки, гражданские, во всех направлениях бестолково бегали посыльные, разыскивая председателя ли горисполкома, комбата ли Костенко, кого-то ли из депутатов, и никого не могли разыскать. Никто не знал, что собственно происходит. С минуты на минуту ждали атаки румынских частей.

Было совершенно непонятно, каким образом сепаратисты достигли накануне таких значительных успехов. Сейчас оказывалось, что у приднестровской армии в городе нет боеприпасов, нет бронетехники и противотанковых средств, нет вообще ничего. Оказывалось, что их всех бросили здесь на произвол судьбы, на смерть. Большинство требовало немедленного отхода на левый берег, в Парканы, в Тирасполь. Кое-где уже слышалось слово «измена». Просто удивительно, как быстро превратилась победоносная армия храбрецов и героев в бестолковую толпу перепуганных пораженцев.

Когда часов в девять вечера румыны открыли по городу массированный артиллерийский огонь, в горисполкоме началось настоящее безумие. Одни бросились лихорадочно занимать оборону, другие орали, что их предали, и искали виноватых, третьи готовились к быстрому отступлению. Звуки разрывов медленно приближались К горисполкому…

Наконец, уже глубокой ночью, был получен приказ комбата Костенко отходить. Нестройная толпа вооруженных людей, бросая технику, вещи, пожитки, устремилась назад, к мосту через Днестр. Они уходили так торопливо, как будто вся молдавская армия гналась за ними по пятам.

Наверное, лучше бы они оставались в Бендерах этой ночью. Тогда бы в этой войне погибло на пять десятков людей меньше.

Но они не остались, они текли бурлящим бестолковым потоком по тем же черным ночным улицам, вымощенным битым стеклом, по которым шли стройными рядами двое суток назад. Та же кирпичная, влажная пустота, тот же хруст под ногами, но не то направление, не тот дух, не те мысли.

Они торопливо уходили вон, то и дело испуганно оглядываясь в ожидании погони.

А потом, когда они потекли мимо спрятавшейся в темноте крепости к мосту, каменный гиппопотам неожиданно ожил. Над колонной повисли ослепительно-яркие осветительные ракеты, и по отступающим приднестровцам ударил шквал российского огня.

Многие активно палили в ответ, занимая позицию за техникой, но основная масса, окончательно деморализованная убийственной стрельбой тех, кого приднестровцы обычно называли «своими», начала разбегаться.

Приднестровский гвардеец Валерка Сычев всегда с большим предубеждением относился к зэкам. И даже не потому, что в его жизни были связанные с зэками какие-нибудь неприятные воспоминания. Вовсе нет. Просто, честно говоря, ему казалось, что любой человек, прошедший через «это», через зону, уже изначально замаран ею, да так замаран, что уже никогда не отмоется. Процесс «замарывания» представлялся Валерке слишком уж условно, механистично даже, но четко и доходчиво. Как будто вынули из чёловека в зоне один стержень, хороший и чистый, а взамен засунули другой, паршивый такой, изъеденный червоточинами да гнилой. И вот, вроде, внешне человек почти не изменился, а нутро у него уже совсем другое. А уж потом, когда стержень этот начнет и саму оболочку разъедать, тогда и на ней появляются следы смерти и разложения, как будто на железе, которое в кислоте подержали.

Нет, конечно, умом-то Валерка понимал, что дело тут не в зоне, что если человек по жизни хороший, так он и после зоны нутра своего не поменяет, а если — козел, так этот козлизм в зоне только усугубится и примет некие законченные формы…

Умом-то понимал, конечно, но ничего поделать с собой не мог. Поэтому в ту тоскливую ночь, ночь отступления из Бендер, чувствовал себя Валерка Сычев не просто худо, а худо вдвойне. И потому мрак в его душе сгущался вдвое, что на горечь отступления накладывалось отвращение к человеку, который сидел в машине напротив его.

Это отвращение, с точки зрения Валерки, было совершенно обоснованно, потому что человек, сидевший напротив, звался Полоша, и был не просто бывшим зэком, а широко известным в городе уголовным «авторитетом». А «авторитетов» не любил и опасался Валерка гораздо больше, чем обычных зэков, потому что «авторитет» олицетворял собой не только чужой, злой, неизвестный мир зоны, но и таинственную, безжалостную власть.

И даже стойкость и мужество, проявленные Полошей и его «зэковской командой» в Бендерской битве, стойкость и мужество, широко известные и не вызывающие сомнений, не заставили Валерку относиться к Полоше с большей приязнью.