Александр Титов - Счастливый случай.

Ну разве так можно? Меня снова трясли. По всему телу от каждого толчка, проходила волна едва заметной боли. Даже не боли, а какой-то дрожи что ли. А еще кто-то еле-еле стонал, прямо у меня под ухом. На этот раз я даже и не думал шевелиться — не было сил. Но Бог с ним с этими размеренными толчками, но этот навящево повторяющийся стон сводил меня с ума. Стараться не замечать его, больше не было сил, и я открыл глаза, вернее только попытался: они ни в какую не захотели этого сделать. Проявив настойчивость, я решил помочь им рукой — она не послушалась. Странно. Тогда, собрав воедино всю накопившуюся во мне злость, я с силой рванул свою правую руку к голове. За то мгновение, пока я терял сознание, я с приливом самой что ни наесть острой боли осознал, что стоны — мои собственные. Дальше все опять заволокла темнота.

В следующий раз очнулся я от собственного крика, сопровождавшегося самым настоящим эхо. Правда и крик был больше похож на громкий стон, да и эхо, честно говоря, было так себе. Рука в этот раз меня послушалась, но вместо кожи лица наткнулась на какую-то марлю, или что-то похожее. Ею было замотано верхняя половина моей головы. Бинты? Все тело ломило от тупой тягучей боли, ноги вообще не чувствовались, а еще было неимоверно жарко. Потом, словно бы из далека, донесся приглушенный бинтами женский вскрик, прерванный звуком падающего на что-то твердое тела. Еще немного погодя, в комнату (судя по звуку шагов да по пресловутому эхо, это должна была быть именно комната) вошел кто-то. Удивленный женский возглас последовал сразу же, а следом началась форменная суматоха. Мне было настолько плохо, что, эта внезапная суета, была мне по большей части безразлична. Запомнилось только то, что часто слышалось удивленное: «Надо же! Пришел в себя!»

Как выяснилось много позже, в то, что я смогу выжить, не верил ни кто, именно поэтому сестричка, которая пришла на мой стон, сразу же свалилась в обморок. Представьте себе, человека уже собираются везти в морг, а он вдруг очнулся. В общем, перевели меня из палаты для умирающих и начали лечить. Лечили долго, месяца три, а затем перевезли в Москву и снова лечили. В Москве меня и нашел батя. Естественно тогда я его так не называл.

Началось все с того, что, не обращая ровным счетом никакого внимания на протестующих медсестер, в мою палату завалился коренастый мужик в развевающемся за спиной халате, который он соизволил надеть, словно гусар, только в один рукав. Обшарив глазами все койки в палате, он вперил свой взгляд, показавшийся мне смутно знакомым, в меня родимого. Немного повсматривавшись он неуверенно спросил: «Счастливчик?» Я сразу же его признал. По голосу, нежели по внешности, так как и лицо было гладко выбрито, да и видел я его до этого совсем мало, а вот голос запомнился. Это был тот самый командир спецназа, которым я дорогу показывал.

Он подошел вплотную и бесцеремонно, словно мы тыщу лет знакомы, сел на кровать. В дверь опасливо заглянул врач, но спорить видимо не решился.

— Ты знаешь, как долго я тебя искал? Сначала могилу твою искал, потому что оповестить успели о твоей смерти. А когда уже совсем запутался, узнал, что жив. Я в госпиталь, а тебя уже след простыл. Так что за тобой не угонишься даже за раненым.

А я молчал — не знал, что я могу ему сказать и уж тем более, зачем ему понадобилось меня разыскивать. И он понял это! Без слов понял. И рассказал мне все: чему я не придавал должного внимания, и что успел пропустить, будучи без сознания. А в основном, благодарил за то что спасал его ребят, да и его самого, не щадя себя. Хотя, по сути, благодарить должен был я: в итоге мне же спасли жизнь. Из его рассказа я узнал, что мы вышли победителями из того боя, правда двоих взвод не досчитался. Узнал, как они вытаскивали меня и еще одного раненого на самодельных носилках, как во время этого приняли еще один бой, и как заставляли хирурга оперировать, так как тот меня уже списал со счетов и считал бессмысленными попытки оживления. Получилось очень трогательно. А, уже уходя, он будто бы между делом вставил:

— Лечись быстрее, а то я для тебя место уже полгода держу! Считай предложением. — подмигнул и вышел.

Отойдя немного от визита, я решил прогуляться и привести в порядок, вдруг ставшие сумбурными, мысли. Взял костыли и вышел в еще золотую, но уже прохладную московскую осень. Такой человек не способен обмануть. Если он меня усердно искал, то и пригретое местечко не вымысел. Как-то сразу встал вопрос о дальнейшей моей жизни, поналетели воспоминания, сомнения — кому я нужен инвалидом? Однако в глубине души я уже принял это приглашение, сразу же, как услышал. И я выкинул костыли прямо за декоративный кустарник! Корчась от боли начал ходить кругами по двору. Доходился до того, что утром следующего дня поднялся только со слезами на глазах, но вновь костыли не принял, а снова отправился ходить. Спустя две недели, я уже бегал. В день моей выписки у крыльца госпиталя меня встретила машина. Батя своих не забывает!