Александр Тамоников - Последняя тайна рейха

Олег неторопливо открывал банку, украдкой наблюдал за Чепурновым. Тот ногой придвинул стул, выставил стаканы.

— Ну, что, приятель, давай употреблять. Не часто в такой приятной компании посидеть удается. Где добыл такое пойло?

— Да там уже нет, — ответил Олег. — Места знать надо, Глеб.

— А ты пронырливый парень, погляжу, — сказал Чепурнов, наполняя стаканы. — И барону умудрился доказать свою лояльность, и работу непыльную получил с перспективой выезда за границу, так сказать.

— Ты тоже с нами летишь? Не передумал еще?

— А как же! Хочешь жить, умей вертеться, как говорили работники советских продуктовых баз. Без меня барон как без рук. Я постарался стать для него таким вот необходимым. Думаешь, я сильно верю в их благие помыслы? Как бы не так! Ты чего хлеб мусолишь, как неживой? Режь скорее, трубы горят!..

— Куда летим-то, Глеб?

— Прости, дружище, не могу сказать. — Чепурнов сокрушенно вздохнул. — Тема закрытая, тут я не волен. Да ты сам узнаешь, когда прилетим. Какая тебе забота?

— Да никакой. — Олег пожал плечами. — Просто так спрашиваю. Ладно, Глеб, давай выпьем. — Он забрал стакан, придвинул к себе. — Ты знаешь какой-нибудь хороший тост?

— Ага. За победу великой Германии! — Чепурнов затрясся от смеха. — А еще лучше — за здоровье нашего обожаемого фюрера. Как ты считаешь, он еще жив там, в Берлине? Или наши… тьфу, большевики уже выковыряли его из канцелярии да на солнышке подвесили сушиться?

— Понятия не имею, Глеб. — Олег тяжело вздохнул. — У меня нет никакой информации о том, что сейчас происходит в Берлине. Давай за то, чтобы с нами все было нормально.

— Вот это поддерживаю, приятель. Актуально, так сказать, злободневно.

Они чокнулись. Чепурнов залпом выпил. Олег медлил. В принципе, пора бы уже, учитывая тот первый, незапланированный глоток.

— Хорошо! — крякнув, резюмировал Чепурнов. — А ты чего не пьешь? — спросил он.

Олег увлеченно вылавливал алюминиевой ложкой сардины из банки и пробурчал:

— Сейчас, не гони. Сперва пожрать дай.

Ну, когда же? Наконец-то процесс пошел. В общем-то, все было просчитано правильно. Чепурнов с усилием сглотнул, откинулся на спинку стула, громко икнул. После этого он стал зеленеть, причем пятнами.

— Ты в порядке, дружище? — участливо осведомился Потанин. — Не в то горло пошло? Так ты не спеши, потребляй с чувством, с толком, с расстановкой.

Чепурнов закашлялся, с каким-то испугом посмотрел на собутыльника. Он еще не понимал, что с ним такое происходит. Рука его машинально потянулась к бутылке, он плеснул в стакан.

Олег перехватил емкость, потянул к себе и заявил:

— Нет, дружище, тебе уже хватит. Остальное — перебор.

К Чепурнову приходило понимание ситуации. Он не мог расслабиться и продохнуть, выдавливал из себя невразумительные слова, смотрел на Потанина с какой-то отчаянной надеждой, но встречал лишь холодный ждущий взгляд. Глаза его полезли из орбит.

«Не переусердствовал ли я с дозой?» — забеспокоился Олег.

Чепурнов задрожал, начал заваливаться на бок и учинил бы вселенский тарарам, но Олег уже летел в обход стола, подхватил его, пристроил на пол вместе со стулом.

«Нет, все нормально, клиент еще живой, — понял он. — В запасе у меня имеется несколько минут, чтобы вытянуть из него всю правду. Дыхание выравнивается. Временная ремиссия, обеспеченная определенной дозировкой рицина».

Чепурнов пытался приподняться, глаза его вращались. Он сглатывал, икал. Рука машинально искала бутылку.

«Неужели мало? Рицин блокировал критическое восприятие мира, по идее должен был развязать ему язык».

— Потанин, дружище, что за дела? — выдавил из себя Чепурнов. — Почему я на полу? Больно как-то, в горле щиплет, голова кружится.

— Ты просто что-то съел, — сказал Олег, склоняясь над ним. — Все хорошо, давай поговорим. Ты же хочешь пообщаться?

— Я не знаю, о чем говорить. — Чепурнов то бледнел, то опять покрывался зеленью.

— Как твое настоящее имя? Оно же есть. Мама как-то называла тебя в детстве?

Страдалец начал бормотать, плюясь и проглатывая слова. Когда-то его звали Николаем Федосеевичем Филиппенко. Только не было у него никакой матери. Да и отца тоже. По крайней мере, тех, которых он запомнил бы. Детский дом после Гражданской войны, голодное Поволжье, путевка в жизнь, ремесленное училище. Производственная карьера не задалась, решил пойти в милицию, сначала рядовой сотрудник, потом оперативный работник. Замещал начальника отделения, проявил себя с положительной стороны, стал заниматься хищениями социалистической собственности.