Максим Гарин - Викинг

При ее появлении зрители, как по команде, отвернулись от сцены и налегли на огненную воду. Певица заученным движением ухватила микрофон. Конечно, все ее пение было натуральной «липой», точнее «фанерой». Она сама по-другому не умела, а если бы и умела — местный ансамбль не знал ни одного такта из ее репертуара. Завсегдатаи «Астории» предпочитали совсем другие мелодии.

Грянул разбитной мотивчик. Поначалу певица вела себя скромно, даже чопорно, словно молодая леди на приеме у английской королевы. Но продолжительная подготовка сказала свое веское слово. Уже на третьей песне певица стала выделывать те коленца, которым обучили на суровых репетициях. Она кружилась, подпрыгивала, хлопала в ладоши и даже пробовала изобразить канкан, но проклятая хламида не позволяла. Певица превратилась в марионетку, а в роли кукловода, дергающего за веревочки, выступали песни, которые она столько раз исполняла на сцене, повторяя при этом одни и те же стандартные движения.

Вскоре публика, время от времени бросавшая взгляды на странное действо, почувствовала жуткую дисгармонию между формой и содержанием, сексуальными телодвижениями, требующими обнаженной плоти, и монашеским одеянием певицы. Какое-то время зрители осмысливали увиденное.

— Смени прикид, чучело! — последовал, наконец, дельный совет.

— Ты че напялилась, как на Магадан?

— Порнуху давай.

Предложения, вопросы, требования посыпались со всех сторон. Едва дождавшись конца фонограммы, бедная певица исчезла со сцены. Успокоить разошедшуюся публику вышел хрипатый бард. Он сделал упор на песни, которые становятся родными каждому уже после первых аккордов. Некоторые урки стали ему тихонько подтягивать. Однако грянуть во всю мощь никто не решался, поскольку Седой и его компания хранили гордое молчание.

И тут рядом с Седым очутился какой-то человечек, который стал нашептывать ему на ухо о случившемся на пасеке. Сначала Седой слушал спокойно, только лицо его все больше багровело, но наконец не выдержал и рявкнул:

— Падла!

А поскольку в исполняемых хрипатым специфических песнях постоянно использовались одни и те же слова и выражения, бард пропел это слово на какую-то секунду раньше пахана. Урки восприняли восклицание Седого, как официальное начало караоке по-глотовски и грянули:

— Эх, падла, ну что ж ты, падла…

Седой, естественно, не сообразив, с чего бы это его подручные заорали как резаные, скомандовал:

— Глохните, сявки!

Все в момент заткнулись. Хрипатый тоже оборвал песню на полуслове, поклонился и был таков. А Седой в запале бросил фразу, о которой он позже пожалеет:

— Кажется, пора кой-кого убирать.

Сказано это было негромко, но люди за соседними столиками все прекрасно расслышали.

Мать на кухне гремела посудой, отец, сидя в кресле, читал газету, одновременно поглядывая на мерцающий экран телевизора. Стандартный вечер обычного буднего дня. Викинг проскользнул в свою комнату, плотно прикрыл дверь, положил на стол пухлый пакет. Молодец, Наумов, не подвел, сдержал свое слово. Правда, о криминальной жизни города Пашка сумел поведать лишь в общих чертах. Но иначе и быть не могло. Не положено эксперту-криминалисту знать текущую оперативную информацию. Но все равно сведения Наумова были на порядок интереснее, чем у рядового обывателя. К тому же они основывались на точных данных, а не на домыслах и сплетнях. Вдобавок Павел презентовал Глебу солидную пачку фотографий всех маломальских заметных глотовских гангстеров. Чего-чего, а этого добра у Наумова хватало. Если бы приспичило, мог и видеозаписью Викинга порадовать.

«Вот только надо ли все это?» — в очередной раз спросил себя Глеб. Убийцы старого учителя жестоко наказаны, справедливость восторжествовала, на этом можно и успокоиться. Кто он такой, в конце концов? Робин Гуд, Зорро, Рэмбо? Да нет, рядовой научный сотрудник, занимающийся проблемами головного мозга. И тут в стройной цепи логических умозаключений произошел какой-то сбой. Словно место обывателя Глеба Полесова занял прославленный берсерк Олаф Болессон, привыкший железной рукой наводить порядок во владениях своего князя. И не беда, что давным-давно исчезли владетельные князья, а еще раньше — порядок. Ни один берсерк не потерпит, если хотя бы отдаленно что-то угрожает его близким, родным и друзьям, и поспешит отвести угрозу. А для этой цели он признает только один способ — беспощадную войну до полного покорения или истребления противника. И никогда не ждет нападения, а всегда первый наносит сокрушительный удар.