Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Максим повторил вопрос.

— Пацанята, видно, баловались, — ответил Грач, — ни одного целого стекла. Как я понял, сделали набег, забросали половинками твою машину — и снова через забор. Может, ты кого из них переехал? Садись, — без паузы продолжил Грач, — мы с женой в ту сторону, подбросим. Хотя только что оттуда. Так не работает мобильник?

Максим пожал плечами и принял приглашение. Практически сел машинально, не переставая хмурить лоб. Так же автоматически ответил:

— Вроде работает.

Грач развернулся, проехал мимо мебельной машины и бросил взгляд на пассажира.

Валентина не могла видеть лица парня, она только мимолетно подумала о том, что сейчас мысли Максима, не получившего вразумительных объяснений, сосредоточились вокруг своего джипа.

Конечно, предлог сесть в машину так себе, у нее были другие, более весомые причины заставить парня подчиниться, но некоторые из них виделись достаточно рискованными, например, с тем же вступлением Грачевский мог осведомиться о том, почему Максим не отвечает на звонки отца: «Тот уже кипятком писает», но перед уходом из дома парень мог говорить с отцом. Или с матерью — один из вариантов.

В конце концов Валентина остановилась на простом, но достаточно действенном способе. Неважно, обеспеченный человек Максим или нет, но собственную машину жалко любому — и богатому, и бедному. Последнему, наверное, больше. К тому же она достаточно грамотно продумала начало разговора, опираясь на внешность Грачевского и его умение разговаривать. Хотя при определенных обстоятельствах наружность помощника могла сослужить плохую службу.

Сумочка с электрошоковой дубинкой лежит на коленях, рука уже нащупала рукоятку, глаза смотрят на аккуратно подстриженный затылок Курлычкина… Легкое нажатие клавиши, и все пути назад будут отрезаны. Но Валентина все еще колеблется, видит или хочет видеть, как все увереннее становятся движения Грачевского, выехавшего на пересечение с главной дорогой: сейчас он одобряет ее пассивность. Значит, рад ее слабости. А она противна сама себе, и только потому, что впереди сидит человек, к этому делу совсем непричастный, вот если бы она видела перед собой затылок самого Курлычкина, не колеблясь нажала бы на спусковой крючок пистолета. И снова подстегнула себя, еще и еще раз думая о том, что лидер «киевлян» вряд ли обременил себя мыслями о девочке из многодетной семьи и больном парне, когда отдавал своим людям соответствующие распоряжения.

«Рано радуешься, Вова», — чувствуя полную опустошенность, Ширяева подняла дубинку и коротким разрядом отключила Максима. Тот дернул головой, словно его двинули по затылку, и завалился было набок, но Валентина, привстав с места, вернула ему нормальное положение. Придерживая парня за плечи, она скомандовала:

— Рули к гаражам, Вовчик.

Грачевский едва заметно покачал головой, но Ширяева заметила.

— А ты думал, мы приехали подбросить его до автостоянки? — Валентина вдруг разозлилась на себя. Заодно на помощника. — Плохо ты меня знаешь, Володя!

Разговаривая, она подхлестывала себя, как скаковую лошадь, и все больше злилась: голос заметно вибрировал, руки дрожали, с лица отхлынула вся кровь.

Все это временно, говорила она себе, зная, что не ошибается. Вскоре все придет в норму, и она возьмется за дело спокойной, уравновешенной, знающей цену и себе и Курлычкину-старшему.

Едва Грач остановил машину, судья уже торопила его. Они перетащили безвольное тело на заднее сиденье. Пока Максим не пришел в себя, Валентина вкатила ему в руку порядочную дозу реланиума.

— Не то что успокоится, — приговаривала она, воровато озираясь, — спать будет сутки. В крайнем случае снова применим шоковую терапию. — Она перебралась вперед и пристегнула ремень безопасности. Довольно долго смотрела на «подельщика». — Теперь, Володя, поехал — быстро, но осторожно, главное, в аварию не попасть. А на постах отмажемся. — Затем откровенно призналась: — Знаешь, сосед, мне бы самой успокоительное не помешало.

— Двинуть дубиной? — буркнул Грач, выезжая на дорогу.

Ширяева сдернула нашейный платок и опустила стекло. Им предстояло проехать мимо автосалона на Киевской; женщина демонстративно смотрела вперед и не удостоила вниманием окна роскошного офиса, за которым пока царил покой.

«Это временно, — усмехнулась судья. — Это временно».

Как и в прошлый раз, Тимофей Костерин получил от начальника краткий экскурс в предысторию клиента, его нынешние незначительные связи и подробную информацию о местожительстве, работе и передвижениях. Михаил Рожнов считал важным для своих бойцов, что работать с клиентом, имея представление о безликом образе — то бишь никакого представления, — труднее, нежели с человеком, чей образ хоть как-то вырисовывается. И неважно, с какой стороны, — положительной или отрицательной.