Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Она невольно наклонилась вперед, похлопывая помощника по плечу:

— Давай, Володя… Посмелее, чтобы он не насторожился…

— Не понукай меня, Петровна, — дернул плечом Грач, выезжая на прямую.

Вряд ли Максим обратил внимание на «восьмерку», которая показалась из-за угла, но короткий звуковой сигнал должен был привлечь его внимание. Мало того, Грачевский, беря вправо, мигал дальним светом. Если бы он сделал наоборот — неожиданно остановился, так же внезапно распахнул дверь и как гром среди ясного неба прозвучал его голос, Максим не то что насторожился, просто испугался, и дальнейшие его действия легко просчитывались. А так, еще издали подавая сигналы, Грачевский мягко остановил машину в двух метрах от Максима.

— Посмелее, Володя, — прошептала Валентина, с сильно бьющимся сердцем отпрянув от окна.

Они встали довольно близко к дому, первый этаж которого полностью занимали магазины; во двор же выходили зарешеченные окна складских помещений. Возле первого подъезда наблюдалось небольшое оживление, скорее всего двое рабочих ожидали, когда под разгрузку встанет грузовик с надписью по борту «Мебель»; протянувшийся вдоль всего дома узкий озелененный участок скрывал отдыхающих пенсионеров ровно подстриженным кустарником.

Элитным этот шестиподъездный дом считался с натягом. Квартиры в нем считались улучшенной планировки, в каждом подъезде, оснащенном домофоном, имелось по два лифта, но вот первый этаж, занятый под магазины, в какой-то степени выбивал дом из разряда элитных. Зато приобрел бы вес, имей подземный гараж.

На протяжении двух дней Грач с Валентиной хорошо изучили подъездные пути к дому, особенности его расположения по отношению к другим домам, обратили внимание на двери складских помещений, расположенных рядом с парадными.

— У меня был приятель, — рассказывал Грач, снимая напряжение, — двенадцать лет отбарабанил. Когда освободился, мы неплохо отметили это событие. Потом он пошел домой, вместо подъездной двери уткнулся в дверь мусоропровода — а там замок висит. Он давай ботать в окно первого этажа. Вы обалдели, кричит соседу, на замок закрываться! Брось-ка ключ, я зайду.

— Сколько, говоришь, он отсидел? — машинально переспросила Ширяева.

— Достаточно для того, чтобы перепутать подъездную дверь с мусоропроводом.

…Нет, Валентина рассчитала верно: глядя на Максима, не скажешь, что парень насторожился, наоборот, на его лице можно прочесть любопытство. Хотя скорее всего Валентина выдавала желаемое за действительное. Но главное, он спокоен, стало быть, дальнейшие действия обещали быть такими же тихими.

Максим был одет легко: фирменная майка с коротким рукавом, модные вельветовые джинсы, кроссовки; в руках барсетка, на поясном ремне сотовый телефон.

Он был симпатичным парнем, Валентина отметила это еще во время судебного разбирательства, когда оставила решение следователя без изменений; отметила машинально, хотя в то время, как человек, не лишенный эмоций, смотрела на него с долей презрения. Но длилось это недолго, Максим был для нее человеком, лишь на короткое время промелькнувшим перед ее взором, затем судебно-правовой конвейер отправил его обратно на нары.

У него были темные, слегка вьющиеся волосы, высокий лоб, нос с горбинкой, руки с тонкими пальцами выглядели холеными. И вообще в нем чувствовалась породистость — скорее потомственного, уже состоявшегося музыканта, нежели человека, чей отец с головы до ног обагрил себя кровью.

Вот сейчас, глядя на него, трудно предположить, что ему знакомо слово раскаяние. Но это опять же в воображении судьи, которая не сводила с него глаз.

Перегнувшись, Грач толкнул дверь, снизу вверх глядя на Максима. Взгляд парня скользнул по татуированным рукам, массивной золотой цепи и только потом остановился на лице Грачевского.

Помощник дал себя рассмотреть, может быть, дольше, чем того требовалось, и покачал головой.

— Максим, больше мне делать нечего, да? — его голос выражал недовольство, в то же время прозвучал снисходительно и с долей насмешки.

— Не понял, — в отличие от Грача голос Максима прозвучал действительно недовольно и нетерпеливо. Он хотел пройти мимо, но его повторно остановил голос Грачевского:

— Поймешь, когда на свою тачку глянешь. У тебя «труба» не работает, что ли? Тебе со стоянки заколебались звонить.

— А что случилось? — теперь Максим, взявшись за дверцу, невольно бросил взгляд на женщину, сидевшую на заднем сиденье. По идее, если у него и возникли какие-либо сомнения, должны исчезнуть. Несмотря на то, что как следует разглядеть ее не сумел: Валентина была в темных очках, возле лица рука с зажженной сигаретой.