Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

Такое чувство, что все мы латаем дыры тонущего ковчега.

А у нас в поселке умерли одновременно три наркомана. Жалко? Жалко… Молодые, когда-то сильные ребята. Не оставили после себя ничего… Кроме родительской боли.

А родители по-прежнему считают своей главной задачей уберечь своих чадушек от армии. И тогда невольно задумываешься о сравнении: смерть мужчины, смерть героя и издыхание эгоистического существа, имеющего определенные половые признаки.

Нынешние обыватели подвели под собственную трусость целую оправдательную философию. Всё та же: моя хата с краю…

Телекомментатор Доренко — мразь с красивым мужским голосом и нагловато-честными глазами. Личная мразь Березовского. Комментировать данное утверждение не имеет смысла, для большинства нормальных людей — это аксиома.

Лучше бы вместо таких, как Доренко, Сванидзе и т. п., была тишина.

В истории, например, есть понятие вольного обращения с фактами. Т. е. факт берется «исследователем» и поворачивается так, что имеет уже совсем другое значение. Как? А вот пример с бытовой вещью: берем стул, переворачиваем, при этом он остается стулом, но сидеть на нем уже невозможно.

Но вот и другой вариант: сочинить стул нельзя, факт — можно.

Еще что-то взорвалось, упал с моста автобус, вспышка эпидемии… И все это гремит в разбухшем от чернухи эфире… Эфир пучит от бед, сыплющихся на нашу землю…

Надо хотя бы притормозить, оглядеться по сторонам и хоть ненадолго выключить всё на свете. Всё! Послушать тишину… Послушать себя… Послушать опыт веков… Может, не каждому после этой паузы захочется что-либо включать.

Тюмень — Алушта — Горноправдинск, 2000 г.

Молитва, как и музыка, не терпит фальши.

Нет ничего страшнее Божьей кары, но на втором месте после нее идет ПУСТОТА.

Пустота может быть стихийная, вселенская и рукотворная. Последнюю создают суетящиеся празднословы. На первый взгляд она даже не кажется пустотой. Она заполнена апокалипсическим движением, безудержным многословием и сизифовым трудом. Такая пустота может бурлить, переливаться яркими притягательными красками, звучать слащавыми гармониями под заводной ритм, но при этом она остается самым опасным видом пустоты, способной поглотить и растворить в себе человечество.

Иногда я сам вырабатываю такое количество пустоты, что начинаю опасаться того, что она поглотит меня.

Самое страшное: жить в темноте вместе со всеми и не иметь сил убедить их возжелать света.

У горьковского Данко было горящее сердце. А я иногда смотрю внутрь себя — могу ли я еще хоть что-нибудь вырвать оттуда, светится ли там?

Время разбрасывать камни, время собирать камни за пазуху. А что еще делать, если не осталось камня на камне? Может быть, хотя бы один из них окажется философским.

Встречают по-прежнему по одежке, а по уму проводить не могут. Могут проводить без одежки.

Уже давно всех вывели на чистую воду, а они не тонут. Как и полагается…

Суета убивает поэзию. Точнее, она не оставляет ей возможности родиться.

Даже легкое облачко вдохновения перетирается суетой в бесцветную пустоту. Остается труха, отдающая гнильцой повседневности, которой вместо пепла можно посыпать себе голову, но она не годится даже на удобрения. Добрая мысль не вырастет.

Суету следует лечить приступами созерцательной лени.

Один знакомый художник сказал, что любовь можно выразить цветом. Но, скорее, она и есть цвет как таковой. Вы никогда не замечали, что ее отсутствие делает мир даже не черно-белым, а серым?

Отсутствие любви и есть пустота.

Нынешнее юношество влюбляется как-то неуверенно и серенько. Вроде и не влюбленность, а только подталкиваемое естественными инстинктами влечение. Слова, которые они находят для объяснения своих чувств, больше годятся для идиотских комиксов. Прежние поколения смотрели на женщину как на тайну. Нынешние смотрят, как на объект возможного удовлетворения похоти и предмет, которым после определенных затрат можно владеть. Они разводятся так же, как меняют одежду. До этого я не знал, что такое пустая любовь.