Александр Афанасьев - Счастье волков

— Ну как он? — спросила сидевшая на заднем сиденье дама Карла Уоллфиш, прилетевшая из Лондона сегодня инкогнито на частном самолете.

— Слава Аллаху, поправляется…

— Когда он будет готов к работе?

— Иншалла… пять-шесть месяцев.

— Это много. Окно уязвимости русских может захлопнуться в любой момент. Нужного нам человека уволят или переведут. Мы поддерживаем его, как только можем, но мы не всесильны.

— Всесилен один Аллах…

— Шейх, мы не на проповеди. С вводом в эксплуатацию «Турецкого потока» вы теряете последний шанс закрепиться на рынке Европы, а все ваши газовозы, на которые вы потратили такие деньги, можно будет выставить в музее. После того как русские построят туркам эти энергоблоки, они смогут начать экспортировать энергию по всему Ближнему Востоку, что будет означать конец всех петрократий. Если нам не удастся стравить Турцию и Россию — а один раз мы уже провалились, — самый большой кусок достанется России. Это неприемлемо и для вас, и для нас. Постарайтесь ускорить процесс. Это в ваших же интересах.

Шейх раздраженно молчал. Он понимал, что эта женщина права — но сам факт того, что ему выговаривает женщина, моложе его, — приводил его в состояние ярости, отчаяния и тоски.

— Где Карлтон Кросс? — недовольно сказал он. — Мы работали вместе больше десяти лет.

— Он умер.

— Умер?!

— Да. Попал под машину. Большая трагедия. Теперь вам придется работать со мной.

Шейх провел ладонями по щекам, но ничего не сказал.

— Теперь отвезите меня к вашему эмиру. Нам есть что обсудить…

Шейх прошептал про себя страшное проклятье и включил мотор…

Баб Суика — одна из центральных площадей Туниса, этой загадочной страны, наследующей еще Карфагену — заклятому врагу Римской империи. Сама по себе площадь — по нашим меркам, даже и не площадь, скорее сквер. Ее окружают старинные строения, выбеленные краской и солнцем, прихотливые арки домов и солидные купола минаретов соседствуют с совершенно европейскими лавочками и коваными фонарями как с улиц французских городов.

Но и мечеть здесь — рядом. Как напоминание…

— Ты уверен, что готов?

Ислам, младший брат Вахи, которому стукнуло всего восемнадцать в прошлом месяце, резко кивнул, стараясь скрыть свою неуверенность.

— Да, готов.

— Хорошо. Тогда держи.

Я передал Вахе большой бумажный пакет, в нем своего часа дожидался «Скорпион». Отличное оружие, отдачи почти нет, но жутко скорострельный — магазин в секунду выплевывает. С предохранителя снят, патрон в патронник дослан — все-таки Ислам пацан еще, наверное, забудет. Адреналин, наверное, фонтаном хлещет.

— Тот человек в черном одеянии, который зашел в медресе, с ним были еще двое, видел?

— Да.

— Это и есть шейх. Это он виновен в смерти твоего брата.

Ислам сглотнул.

— Ну как?

Мимо нас шли люди… тут было много молодежи. Парни и девчонки… они и не подозревали, что происходит. Тунис вообще довольно демократичная страна, здесь это со времен французского господства.

Но если живешь рядом с драконом, изволь с ним считаться…

А дракон — это мы. Русские.

— Если не хочешь, не делай. Найдется, кому сделать.

— Нет, — упрямо мотнул головой Ислам, — я сделаю. Я должен отомстить за смерть своего брата, иначе я не чеченец.

— Твои слова. Тогда держи. Как выйдет, пропустишь мимо себя и стреляй. Ничего не говори, не окликивай. Он собака и должен умереть, как собака.

— Да. Я это сделаю.

— Я жду тебя на мотоцикле. Черная «Хонда», как отстреляешься — бросай автомат и иди на стоянку. Только иди, не беги. Я буду тебя ждать.

— Я должен быть мужчиной, — сказал Ислам скорее для себя, чем для меня.

— Ты и есть мужчина. Давай, брат. Не паникуй.

Я хлопнул Ислама по плечу, пошел к мотоциклу. Он хорош — сам выбирал. Сотку с пассажиром менее чем за пять секунд делает. Уйдем на бульвар Хабиба Бургибы, там бросим мотоцикл. Машина ждет. Они, скорее всего, все поймут и будут перекрывать посольство, но уходить будем не через посольство.

Сел на мотоцикл, задумался. Подлость ли это? Кто знает. У чеченцев правило — кровь за кровь, они сами предложили. За смерть Вахи, других парней кто-то должен ответить.

И я здесь — поэтому же. Я был командиром, когда они умерли. Я за них отвечал. Это я во всем виноват. Потому это и моя месть — тоже…