Игорь Никулин - Золотой капкан

Не перевелись, однако, на Руси люди, которые, не задумываясь о собственной выгоде, готовы отдать нуждающемуся последнее. Таким оказался и Василий Никандрович Ежов, или просто Василий, как он попросил себя величать. Из каких-то тайников извлек вполне сносную рубашку, шерстяной свитер, чистые и, самое главное, целые брюки, заставил Вадима переодеться.

Посмотревшись в зеркало, Вадим не сдержал подступивших слез и благодарно пожал его руку.

— Есть хочешь?

Увидев, как кадык гостя судорожно дернулся, включил плитку, выставил на конфорку кастрюлю с водой.

— Сейчас мы с тобой, брат Вадим, картошечки горячей? С лучком и сольцой? Не против?

От еды Вадим не отказался. Минут сорок спустя он держал, обжигаясь, очищенную картофелину, дул на пальцы, перебрасывал ее с ладони на ладонь, сыпал сверху мелкую соль и вгрызался в рассыпчатую белую мякоть.

Потом пили чай. Василий прихлебывал из алюминиевой кружки, часто отставляя ее на край стола. Металл быстро нагрелся, и долго держать ручку не хватало мочи.

Вадим глотал душистый чай из высокой консервной банки, краснел и покрывался потом. Чай был самый дешевый, но ему казалось, что ароматнее он не пил в жизни и куда до него заграничным «пиквикам» и «восточным купцам».

Насытившись, Василий закурил, предложил папиросы гостю, но Вадим отказался.

— Рассказывай теперь… о своих приключениях.

И Вадим взялся за рассказ, подробно, в мелочах, ничего не утаивая от нового знакомого, а закончив долгое повествование недавним мордобоем около подъезда, умолк.

— Вот ведь, господи. Чего в жизни не случается…

Отвернувшись от собеседника, Василий перекрестился. Только сейчас Вадим увидел маленькую иконку, непонятно на чем державшуюся на стене.

— Да, жисть человеческая… Сегодня ты на коне и сам черт тебе не страшен. А завтра… И хуже всего, когда помочь тебе некому, а порой и не то что помочь, а просто выслушать.

— А ты здесь как?.. — Вадим обвел взглядом серые бетонные своды. — Тоже… как и я?

Василий кивнул.

— Почти. Третий год в подвале. Но я не жалуюсь. Не гонят пока, и калым перепадает. Да я ведь и жил в энтом доме, в тридцатой квартире. Почти два года…

— Выселили, что ли?

По лицу Василия прошла тень, лицо дрогнуло и помрачнело. На высоком лбу собрались частые морщины.

— Я деревенский. Жизнь прожил бобылем… Как мать схоронил, один хозяйство повел. Тяжело, конечно… Купил раз в сельпо газетку, думал что интересное почитать. И наткнулся на объявление.

— Обмен?

— Не-а, — качнул он головой. — Знакомства. Одинокая женщина с кучей достоинств и без единого недостатка желает познакомиться… Без вредных привычек чтобы, ну и прочее… как полагается. Списались. Приезжает ко мне в деревню. Баба справная, все при ней. Была замужем, детей не нарожала. Мужик ейный год как помер. В городе у нее и квартирка, и участок садовый. Сама работящая. Ентой квартирой и сманила меня. Дай, думаю. Хоть малость поживу без печки, хозяйства да с вольной водой… Поговорили. Вижу — без гонора она городского. Да и без больших запросов. Вроде живи и радуйся.

Сошлись. Уговорила меня Мария. Продал и домик, и живность. Деньга в кармане забренчала. Переехал к ней жить, в ентот самый дом.

Голос его надломился, рука судорожно схватила пачку «Беломора», и скомканная в мундштуке папироса запрыгала в серых потрескавшихся губах. В глубоко посаженных глазах блеснула влага.

— И все бы ничего. Жили душа в душу, ни разу не перегрызлись. Денег немного, но на двоих хватало. Я-то сам по специальности механизатор. Сунулся за работой в одну контору, в другую. Везде отказ. И не старый вроде, а ненужный. То места нету, то сокращение намечается, то второй год зарплату не платят. Смотришь на иного начальника и диву даешься. Два года, говорит, без копейки. А морда от жира лоснится, щеки того гляди и лопнут, на иностранной машине раскатывает… Мария старше меня, уже на пенсию вышла по инвалидности. Гроши ей кое-какие платили, я без дела не сидел. В доме кому с ремонтом подсоблю, кому в машине покопаюсь. На рынок, вон, бегал. Утром продавцам коробки натащишь, расставишь аккуратно, а вечером обратно на склад. Была копейка… А потом Маша заболела.

Голос его зазвенел, как натянутая струна. Он жадно затянулся, и глаза заволокло дымкой.

Вадим молчал. Нутром чувствовал, нельзя в такие минуты тревожить человека. Захочет — расскажет все сам.

— Поначалу простыла вроде… К врачам сразу не пошла. Зачем, говорила, деньги впустую транжирить на приемы да лекарства. Само пройдет. Я, мол, буду по-народному: горячий чай с малиной литрами, в баньку, настои травяные. Не спадает температура, лезет под сороковую отметину. Через десять дней не выдержал и тайком от нее «Скорую» вызвал. Приезжает молодая врачиха. Послушала, постучала, смерила давление. «Собирайтесь, едем в больницу. Похоже на пневмонию». Маша тогда еще на пороге… одевается, а у самой слезы. «Помру, Вася. Не вернуться мне домой». Я ей, понятно: «Дура, об чем думаешь? Подшаманят тебя доктора, будешь как молодая скакать». «Нет, — отвечает, — видно, отскакалась». Предчувствовала она…