Александр Тамоников - Агент из подземелья

– Имейте мужество смириться и признать свой провал, – сухо сказал Охман. – Мы предъявили вам целый ворох улик. Хватило бы и одной, чтобы вас изобличить, а тут сразу три. В случае запирательства вы будете расстреляны через двое суток, и все это время вам придется терпеть пытки. Но у вас есть шанс сохранить жизнь. Подумайте об этом. Сколько времени вы уже работаете на русских?

– Какая чудовищная нелепость! – гнул свою линию Кромберг.

– Вы немец?

– Да, я немец, родом из Баварии, вырос в семье добропорядочных бюргеров. У отца была маленькая пивоварня.

– В конце концов, не так уж и важно, кто вы такой, откуда родом, служили ли в Италии, Испании, о чем гласит биография, имеющаяся в вашем личном деле, – заявил Охман. – В Кракове вы точно появлялись, занимались там сбором информации о частях нашего противника. Полагаю, все было наоборот. Вы собирали информацию отнюдь не о противнике и внесли свою лепту в копилку наших неудач под Краковом. Мы даем вам шанс, Кромберг. Это жест доброй воли, цените его. В течение двух часов на вас не будет оказываться ни физическое, ни психическое, ни медикаментозное давление. Потом мы снова встретимся. Брюннер, вызывайте конвой.

Через два часа Рудольф Кромберг скончался в одиночной камере изолятора тайной полиции. Часовой совершал обход, обнаружил неподвижное тело, окликнул арестанта. Тот не шевелился, лежал на нарах, отвернувшись к стене. Часовой забеспокоился, доложил начальнику смены. Камеру вскрыли, перевернули тело. Кромберг был мертв, лицо обезображено, глаза выпучены.

Дежурный шарфюрер припустил к начальнику изолятора, тот телефонировал шефу гестапо, который позволил себе прилечь на тройку часов. Новость мигом облетела всех заинтересованных лиц. Охрана клялась святым распятием, что к заключенному никто не входил, из камеры его не выводили, никто и пальцем не тронул!

Растерянный начальник смены вспомнил, что примерно час назад часовой сообщил, что заключенный хочет его видеть. Шарфюрер подошел к камере, но внутрь не заходил. Дверь представляла собой прозрачную решетчатую конструкцию. Заключенный сидел на нарах, сжав виски ладонями. Шарфюрер спросил, в чем дело. Кромберг отнял руки от головы, прошептал, что ему нужен врач, он очень плохо себя чувствует. Голова раскалывается, в глазах двоится, тошнит, звон в ушах не смолкает. На полу поблескивала лужа рвоты. Выглядел арестант, мягко говоря, неважно.

Инструкции на этот счет у шарфюрера отсутствовали. Заключенный был рослым, физически развитым человеком. Начальник смены резонно рассудил, что за час с ним ничего не случится, сообщил ему, что врач будет только утром, а пока придется потерпеть. Он ушел, а Кромберг что-то прохрипел ему вслед.

Охман и фон Райхенбах стояли в коридоре, мрачно смотрели, как полноватый доктор Краузе осматривает тело, покачивает головой, что-то бормочет. Настроение у них было хуже некуда. На подобный исход они рассчитывали меньше всего. Действительно здоровый бык! В стороне растерянно мялся дежурный по изолятору оберштурмфюрер Веслинг. Доктор Краузе оттянул веко покойника, заглянул в глаз через увеличительное стекло, поцокал языком и вышел из камеры, стягивая медицинские перчатки.

– Полагаю, вы уже ничем нас не порадуете, доктор, – проворчал штандартенфюрер.

– Порадовать нечем, – согласился тот. – Герр Кромберг, или как там его, скончался, и с этим уже ничего не поделаешь.

– Возможен злой умысел?

– Нет, что вы. – Медицинский работник решительно помотал круглой головой. – Впрочем, если бы ему была оказана своевременная помощь, то Кромберг смог бы выкарабкаться. Не уверен, но шанс был. Помощь же ему не оказали.

– Почему он умер, доктор?

– Прикажите сделать вскрытие, штандартенфюрер. Я проведу его и доложу официально. Но уже сейчас с уверенностью в девяносто процентов могу сообщить, что это аневризма.

– Что это такое? – хмуро бросил фон Райхенбах.

– В мозгу имеются кровеносные сосуды, господа. В случае их разрыва происходит кровоизлияние. Чаще всего это приводит к смерти. Так случилось и на сей раз. Посмотрите на его красные глаза. Все произошло быстро. В результате сильного волнения участился пульс. Не имеет значения, что этот человек был физически развит и вынослив. Какие, говорите, он перечислял симптомы? Голова болела и кружилась, тошнота, звон в ушах? Все правильно. А еще это может быть светобоязнь, невнятная речь, онемение части тела. Он ни на что не жаловался?

Охман пожал плечами и ответил: