Сергей Самаров - Как две капли крови

— Хорошо. Что будет важное, сообщай, — распорядился Крушинин. — Как самочувствие? Я про твое ранение спрашиваю.

— Теперь, после перевязки, все нормально.

— Вот и отлично. А сейчас доложи Нурсултанову, что где-то на скале неподалеку от ворот ущелья сидит наблюдатель. Они обычно выбирают самые высокие точки, удобные для обзора. Пусть его кто-нибудь из Росгвардии в прицел поищет. Я видел у них снайпера.

— Понял, товарищ старший лейтенант. Доложу. Вон он, товарищ подполковник как раз рядом со мной проходит.

— Вот и хорошо. Ты пообщайся с ним.

Все, казалось бы, шло хорошо. И противник был обозначен, и расстояние до него известно. Осталось только воспользоваться своей подавляющей численностью и завершить дело. Но на душе у старшего лейтенанта Крушинина было как-то неспокойно. Словно он упустил нечто важное.

Привычка анализировать свои ощущения помогла ему и в этот раз. Ибрагим Владимирович вспомнил все, что сегодня произошло, подумал о том, что еще должно было случиться, и понял, что его неуютное чувство было вызвано телефонным звонком отставного подполковника Крушинина, его приемного отца, к которому Анчар привык относиться как к родному.

Именно этот человек воспитал в нем воина, то есть выбрал для мальчика тот единственный путь, на который он вступил бы и сам. Приемный отец дал ему военное образование, сделал офицером спецназа военной разведки. Он воспитал в нем ответственность перед близкими и далекими людьми, солдатами и их родителями и еще множество качеств, которыми можно было только гордиться.

Например, он помнил старинные дагестанские традиции и научил Ибрагима никогда не стрелять в спину врагу, даже самому лютому и ненавистному. Это качество давно уже перестало считаться важным среди современных дагестанцев, но когда-то именно оно определяло принадлежность человека к данному народу.

Как рассказывают легенды, в августе 1859 года имам Шамиль решил сдаться русским, осадившим его последнюю резиденцию, аул Гуниб. Он хотел так вот остановить войну и покинул пределы своей крепости. По дороге его несколько раз окликали местные мужчины, требовали, чтобы он обернулся. Но имам не стал этого делать. Он знал, что это грозит ему выстрелом. Однако стрелять в спину Шамилю тоже не решился никто. У дагестанцев тогда это считалось позором.

Ибрагим Владимирович хорошо помнил слова Владимира Васильевича, который когда-то говорил:

— Твоего отца часто обвиняли в том, что он не стреляет в спину врагу. Но он был настоящим аварцем и чтил честь горца. Подражай отцу, и тебя будут уважать так же, как уважали его.

Старший лейтенант хорошо и прочно усвоил эти уроки. Ибрагим Владимирович при необходимости устраивал засады на противника. Он отдавал команду открыть по бандитам огонь, но никогда не стрелял первым. Этому его тоже научил приемный отец, уважающий законы горцев, к которым он и относил Ибрагима. Хотя тот был таковым только наполовину. Его родная мать была русской. Характером и внешностью она сильно походила на мать приемную, Людмилу Витальевну, женщину добрую и мягкую.

Сам подполковник Крушинин усыновил Ибрагима сразу, как только забрал его из детского дома. Однако, при всей категоричности своего характера, он сначала оставил ему прежнее отчество, хотя и дал свою фамилию. Звали тогда приемного сына Крушининых Ибрагимом Аслановичем.

Только после окончания школы, перед самым поступлением в военное училище Людмила Витальевна аккуратно завела разговор с приемным сыном о том, чтобы сменить отчество. К ее удивлению, Ибрагим не сильно противился. С тех пор он стал Владимировичем.

Это вовсе не говорило о том, что парень решил вычеркнуть из своей жизни настоящего отца, подполковника спецназа МВД Аслана Надировича Ниязова, но свидетельствовало о том уважении, которое он испытывал к отцу приемному, манерами схожего с родным. По крайней мере, самому Ибрагиму отец запомнился именно таким — категоричным в суждениях, не признающим компромиссов, решительным и не отступающим от своих решений.

Мысли о звонке приемного отца заставили Ибрагима Владимировича вспомнить родных отца и мать. Он в глубине души понимал, что такие воспоминания его в чем-то даже ослабляют, но всегда хотел быть похожим одновременно и на Владимира Васильевича, и на Аслана Надировича. Это укрепляло его решимость.

Воспоминания приходили к нему в каком-то тумане, как будто в дыму от пылающего дома. Ведь Ибрагим уже задыхался, когда его нашел на горящей кровати брат Темирхан, схватил своими слабыми руками, взвалил на кривые, неравномерно поднятые плечи и вынес из дома, двери которого уже сгорели и не мешали выходу.