Сергей Самаров - Лучше умереть в бою

Признаться, мне самому такое систематическое уничтожение было не по душе. Но оно было продиктовано необходимостью. Кроме того, я был уверен, что если со мной что-то случится, местные ополченцы не сумеют добыть антидот сами и наживут на свою голову много неприятностей попытками противостоять бездушной государственной машине. А это значило, что я не имел права на риск. При всей отвратительной боевой подготовке лагуновцев кто-то из них может произвести прицельный выстрел. Этого необходимо было избежать.

Сбой произошел на пятом выстреле. Но я и без того тянул время до того момента, как лагуновцы уже поднялись на холм, за которым начинался забор войлочного цеха. Сложность положения состояла в том, что здесь два бойца шли плотно один к другому, и я надеялся, что ближний ко мне или отстанет, или обгонит идущего впереди, чтобы подставить его под выстрел. Но они так и шли. В итоге мне пришлось-таки стрелять, иначе они могли бы идти так до самого конца. Я выстрелил в затылок, но жертва моя, видимо, отличалась особо сухощавой конституцией, и выстрел не просто свалил его, а бросил на спину идущему впереди. Тот, к моему удивлению, среагировал сразу, оттолкнул тело и, оборачиваясь, поднял автомат. Но ему опять же не хватило боевой подготовки. Если бы он сразу начал стрелять, едва увидев меня, может быть, и сумел бы отбиться. Но он стал стирать рукавом чужую кровь с лица. Она не мешала ему видеть, это я понял по его глазам, которые с пяти шагов вполне мог позволить себе рассмотреть. Просто чужая кровь его, видимо, нервировала.

Я видел в своей жизни опытных бойцов, прошедших немало боев и схваток, которые брезговали чужой кровью. Брезговали до приступов рвоты. Этот, видимо, был из той же когорты. А я держал выдвижной приклад своего пистолета-пулемета у плеча. И едва он убрал от лица руку, я влепил ему пулю прямо в лоб, на котором была размазана чужая кровь. Но в момент выстрела мой противник успел крикнуть. Вернее, он только начал что-то кричать, но не успел закончить. Однако даже этого начального крика было достаточно, чтобы кто-то впереди, мной едва различимый, обернулся, увидел, как падает тело, и все понял. Наверное, и мою фигуру успел разглядеть, потому что неуклюже прыгнул в сторону и залег в сугробе, наивно полагая, что снег имеет плотность бетона. И дал из сугроба очередь, но не в мою сторону, а чуть левее. Это значило, что он меня не видел. Очередь была длинной, следовательно, истеричной, потому что любой офицер просто обязан знать, почему следует стрелять короткими очередями. Что я ему сразу же и объяснил. Заодно и объяснил, что плотность сугроба недостаточна для того, чтобы использовать его в качестве укрытия. Я дал короткую очередь прямо через снежный покров, который задержать пулю не в состоянии и даже изменить траекторию ее полета не может. Этой очереди хватило, чтобы в сугробе больше никто не шевелился. И даже бронежилет бойца не спас, потому что лежал он головой вперед.

Но враги уже все осознали. Их осталось трое, то есть теперь уже мы имели численное преимущество. Но пуля не умеет считать. Поэтому, когда моя группа догнала меня, я сразу же дал команду:

–  Ложись! Не отвечать на стрельбу!

Я приказал бойцам залечь вовсе не потому, что считал, как мой недавний противник, что снег может защитить от пуль. Просто когда стреляют не прицельно, а «поливают» очередями горизонт, шальной пуле легче попасть в стоящего человека, чем в лежащего.

Сам я, несмотря на метель, видел вспышки автоматных выстрелов. И отметил, что одновременно с тем, как стихают снегопад и ветер, заканчивается день и начинает постепенно темнеть. Зимние дни коротки, и в наступающем сумраке вспышки выстрелов были видны лучше, чем в недавней сильной метели. Но мы в ответ не стреляли, и это вводило противника в заблуждение. Какие мысли могли прийти в эти три головы, что еще остались на плечах группы лагуновцев? Естественно, в первую очередь они подумали о том, кто в них стрелял. И пришли к выводу, что стрелял один человек. Это мог быть только я. Именно один, без группы, что их весьма устраивало. И одновременно заставляло недоумевать.

Оставшаяся троица никак не могла понять, что произошло с остальными. Им просто не верилось, что я уже сумел уничтожить семерых из них, а они, поглощенные борьбой с трудной дорогой, этого и не заметили. Но даже оставшись втроем, они не согласились бы сложить оружие, потому что знали за собой такие грехи, которые им никто не простил бы. Ни я, ни местные жители. Впрочем, о последних они сейчас, наверное, не думали. Выстрелов они не слышали, при этом знали, что я вооружен пистолетом-пулеметом «ПП-2000» с глушителем. У второго убитого в этой группе было такое же оружие, и я сразу подумал о том, что пистолет-пулемет следует забрать. Оставлять оружие с глушителем местным жителям в качестве трофея в мои планы не входило, поскольку вполне реально было предположить, что в недалеком будущем с кем-то из этих самых местных мне доведется вступить в бой. Пусть даже не мне лично, но другим представителям федеральных сил. А наличие такого оружия грозит моим собратьям неприятностями…