Сергей Самаров - Лучше умереть в бою

–  Вот нечто такое будет и у вас. Лучше попридержать язык и не торопиться с угрозами. И всеми правдами и неправдами попытаться добыть антидот. У тебя как обстановка? Мне из космической разведки данных давно уже не давали.

–  Пока без изменений после последнего доклада, товарищ подполковник. Лагун вышел к окраине села. Его там ждут.

–  Хорошо. Докладывай результаты.

Я деловито убрал трубку, стараясь при этом не смотреть в широко раскрытые глаза моих спутников. В принципе, как командир, я не обязан был докладывать им результаты разговора со своим командованием. Но в глаза им смотреть было стыдно, потому что в этих глазах я представлял в какой-то степени государственную власть, и мне не хотелось предрекать то, что может случиться с их селом в случае, если кто-то пригрозит возможностью поднять шум. Нужно понимать, что государство – это бездушная машина, механизм, который только на словах руководителей является гарантом свобод и защитником интересов простых граждан. В действительности любое государство, если ему это выгодно, может всех своих граждан смешать с землей – и не испытает при этом никаких эмоций. А наше государство – в особенности, потому что давно имеет именно такие традиции.

–  Что он сказал? – все же решил прояснить ситуацию Тагир.

–  Сказал, что погодные условия пока отрезали нас от всякой возможности получить поддержку извне. И потому мы должны сами, своими силами, добыть антидот.

Это я произнес твердо, ставя задачу не столько своим помощникам, сколько себе, чтобы не раскисать и не расстраиваться от неприятных дум. Они часто мешают сосредоточиться на чем-то важном, особенно когда стараешься задвинуть их подальше. Но четкая постановка задачи обычно помогает лучше, чем любые усилия собственной воли. Я понял, что помощи лучше не ждать; нужно действовать самим, решительно и даже предельно жестко.

Я поднял бинокль, прекращая таким образом всякие рассуждения и призывая своих бойцов настроиться на конкретные действия. Снегопад постепенно слабел вместе с ветром, но видимость все еще была недостаточной. Однако с десяти метров человеческую фигуру уже можно было различить. Группа бойцов отряда подполковника Лагуна все так же пáрила атмосферу своим потом, и двигаться дальше они пока, как мне показалось, не собирались. Но мы могли позволить себе подойти к ним ближе…

–  Вперед! – дал я команду. – Идем осторожно. Не разговаривать. Ветер в их сторону, может доносить звуки. Стрелять буду только я сам.

Я поднял пистолет-пулемет и постучал пальцами по глушителю, объясняя, почему стрелять буду только я. Жест был недвусмысленным, и все его поняли. Это был приказ. Мои бойцы, как мне подумалось, привыкли не задавать вопросов Пехлевану, его приказы не обсуждались. Точно так же сейчас не обсуждались и мои.

Я пошел первым. Теперь уже не было необходимости торопиться. Но я часто поднимал к глазам бинокль, чтобы рассмотреть группу внизу. Мы были готовы ускорить темп и пойти вдогонку в тот момент, когда нижняя группа начнет марш. Преследовать всегда легче, чем уносить ноги от преследования. И атаковать на марше нам было бы удобнее, снимая замыкающих одного за другим. Этот вариант уже был опробован и дал хорошие результаты. Но лагуновцы подниматься не торопились, и это меня нервировало. Мне не хотелось на подходе падать в сугроб и ждать. И я мысленно торопил противника.

Видимо, какая-то ментальная связь между мной и лагуновцами все же установилась. Когда мы были уже совсем близко, они начали лениво подниматься, помогая встать на ноги самым измученным и хилым. Мне как офицеру Российской армии наблюдать такую картину было просто противно. И это порождало злость. А злость, как известно, убивает всякую жалость.

–  Поднимаются… – шепотом сообщил я. – Идем пока не спеша…

Но мы и без того шли неторопливо до неприличия.

Когда я поднял бинокль в очередной раз, то увидел, что нижняя группа уже выстроилась в колонну и пришла в движение. Им предстоял не слишком крутой, хотя и затяжной подъем. Не знаю, чем это бывает вызвано, но я много раз наблюдал с верхних позиций, как движутся узкие колонны: обязательно извивающейся змейкой, словно огибают какие-то препятствия. Сейчас, на снежном насте, никаких препятствий видно не было. Тем не менее змейка все же извивалась. Может быть, единому организму колонны хотелось походить на тело змеи, которой так легче передвигаться…

Мы не торопились, но, уже приспособившиеся к передвижению по сугробам, все равно быстро сокращали дистанцию. Тепловизор показал, что спина замыкающего вот-вот попадет в мой прицел. И я, сделав знак открытой ладонью, показывая этим, чтобы сопровождающие притормозили, сам чуть прибавил шагу и поднял ствол. Дагестанцам закон предков запрещает стрелять в спину, хотя сейчас они соблюдают этот закон не часто. Мне же он вообще был чужд. Мне требовалось уничтожить противника, и сделать это хотелось без потерь в собственных рядах. Поэтому я не пошел на открытую схватку, а начал действовать точно так же, как действовал с первой пятеркой, отправленной Лагуном в село. Прицел быстро нашел затылок человека, который не оглядывался, с трудом переставляя ноги. Выстрел был негромким, и человек упал лицом на тропу, а я спокойно стал нагонять следующего.