Сергей Кутергин - Отсчет пошел

— К чеченской границе! — коротко распорядился Гриценко и первым прошел мимо остолбеневшего лейтенанта к выходу.

Через пять минут от здания УВД отъехал могучий черный джип с генералом и водителем. Автомобиль круто развернулся и на полной скорости устремился на юго-восток — навстречу передвижному центру связи и слабому, почти неуловимому радиосигналу, принесшему долгожданный перелом в этой опасной игре с неведомым противником.

— Давай побыстрее, — в очередной раз распорядился генерал.

— Куда уж быстрее, Леонид Юрьевич, — привычно откликнулся старлей. — Тогда уж вам надо было не автомобиль брать, а ракету или на худой конец реактивный самолет.

— Ты, брат, не забывайся перед старшим по званию. Приказ для военного человека — закон. Прикажу развить первую космическую — разовьешь, никуда не денешься, распоряжусь дать две световые — выжмешь две световые, — беззлобно усмехнулся генерал.

— А как же старик Эйнштейн? — рассмеялся лейтенант.

— А старикам в армии делать нечего, — резонно возразил генерал, располагаясь поудобнее на заднем сиденье.

За окном мелькал пейзаж, настолько однообразный, что казалось, от того что километры шоссе стремительно проваливаются под колеса автомобиля, не меняется ничего, и они навеки застрянут под Ставрополем и никогда не доберутся до точки встречи. Гриценко встряхнулся, отгоняя невеселые мысли, и задумчиво продекламировал, не сводя глаз с дороги:

По камням струится Терек, Плещет мутный вал.

Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал…

— Здорово, — восторженно улыбнулся лейтенант. — Это вы сами сочинили?

Генерал отрицательно покачал головой. Лейтенант понимающе кивнул:

— Да, чтобы так написать, надо, наверное, в самой Чечне повоевать, иначе не получится. У нас ребята оттуда возвращались — такие песни потрясные привозили, в десять раз лучше этой, да и мелодии просто за душу берут.

Гриценко усмехнулся:

— Ты прав, старлей. Автор этих строк действительно служил здесь и о чеченцах знал не понаслышке. А звали его Михаил Юрьевич…

— Михал Юрьич Помидорченко? Как же, знаю, — перебил его обрадованный старлей. — Это ж наш зам-потех бывший. Вот уж не думал, что он песни сочинять умеет. На вид — жлоб жлобом, а вот оно как…

— Михаил Юрьевич Лермонтов, — сухо отчеканил генерал. — Знаешь такого?

— А-а-а, — разочарованно протянул лейтенант и надолго замолчал, насупившись.

Генерал рассеянно смотрел в полураскрытое стекло боковой двери, подставив лицо набегающему потоку ветра. Странно — все эти дни он, меряя шагами свой кабинет и салон самолета, каждую секунду нервничал, за что-то переживал, чего-то опасался, перед кем-то отчитывался и отчитывал других, и вот теперь, когда он впервые за много лет стремительно мчится навстречу реальной опасности, наконец-то он абсолютно спокоен. Он, конечно, уже не молод, но зато у него есть огромный жизненный опыт, который не вобьешь в голову даже самому способному бойцу самыми прогрессивными научными методами. Даже тогда, когда он смертельно волновался за группу «Д», в глубине души его постоянно свербило любопытство: как же повели они себя, наконец столкнувшись не с тренинговыми, а с вполне реальными противниками, автоматы которых заряжены не шариками с краской, а настоящими свинцовыми пулями? Конечно, им и до начала обучения приходилось сталкиваться с вооруженными врагами, но все это были лишь случайные стычки, да и выживали они в них в основном благодаря счастливой случайности. Что же почувствовали его сверхобученные бойцы теперь, когда даже случайно выпущенная свинцовая капелька способна мгновенно превратить их из почти что суперменов в беспомощных младенцев? Был ли это страх? Что ж, вполне может быть. Он помнил свою собственную первую боевую операцию, когда он, молодой офицер контрразведки, впервые принимал участие в задержании вражеского резидента. Боялся ли он тогда? Конечно, боялся, чего же хитрить перед самим собой! Генерал внутренне усмехнулся, вспомнив, как память тогда услужливо подсовывала ему фрагменты из виденных контрабандных шпионских фильмов, где бравые цэрэушники без труда расправлялись с советскими офицерами, которые перед смертью злобно матерились с ужасным английским акцентом, бессильные против хитроумных шпионских приспособлений, замаскированных под самые обыкновенные авторучки или даже пуговицы. Вероятно, именно с тех пор зародилась в нем мечта о собственном институте, занимающемся разработкой подобных смертоносных диковин.