Сергей Кутергин - Отсчет пошел

Шестой боевик тем временем втащил в салон свой опасный груз и стал его распаковывать. Стоял он при этом спиной к пассажирам, так что Могилевскому удалось разглядеть только, что был он самым щуплым и маленьким в команде Дениева и на первый взгляд совершенно не производил впечатления хорошего бойца, однако Иван, уже наблюдавший боевиков в действии, пока воздерживался от скоропалительных выводов. И действительно, в неторопливых, но четких и верных движениях боевика, достающего из ящика взрывпакеты, чувствовалась уверенность, свойственная профессионалам своего дела. Так опытный хирург, готовясь к сложной и ответственной операции, проверяет, верно ли разложены скальпели и зажимы, чтобы каждый из них в нужный момент оказался под рукой. Чем дольше наблюдал Иван за этим террористом, тем больше убеждался, что он является подрывником высочайшего класса, очевидно, из тех, кто многократно оттачивал свое мастерство в условиях реальной войны, когда за короткие недели бойцы получают знания и опыт, которых не даст самая лучшая военная академия за долгие годы обучения.

Закончив проверку взрывателей, боевик взял первую порцию взрывчатки и шагнул в глубь салона. Только теперь Могилевский увидел его лицо. В нем не было ничего примечательного, ничего военного — мягкий подбородок, юркие глазки, совсем как у торговцев, в изобилии наводнивших Москву, выцветшие широкие усы. Но что-то в этом лице показалось Ивану смутно знакомым, словно он уже видел этого человека когда-то очень давно, однако вспомнить, когда именно, Иван не смог. Но где же он все-таки видел этого совсем не по-военному выглядевшего террориста?

Тем временем боевик, видимо, почувствовал бросаемые на него исподтишка взгляды и посмотрел в сторону Ивана. Уголок рта чеченца чуть заметно дрогнул, он прищурился, и Иван с ужасом понял, что боевик столь же пристально вглядывается в его лицо. Наконец зрачки террориста стремительно сузились: он узнал. На его скулах сквозь южный загар проступила бледность, он аккуратно положил свою ношу на место и в полнейшем молчании, не отрывая взгляда от Ивана, подошел к его месту. Губы чеченца медленно разжались, словно это потребовало от него значительных усилий.

— Выходи, ублюдок, — сказал он, обращаясь прямо к Могилевскому. Лицо террориста исказила кривая усмешка, и Иван увидел, что у него не хватает половины зубов.

Могилевский поднялся и встал в центре салона перед боевиком. Странное это было зрелище — высокий, плотный милиционер в штатском и низенький смуглый чеченец, стоящие друг против друга. Всякому, кто видел эту сцену, было понятно, что между этими людьми нет и не может быть ничего общего — ничего, кроме слепой, испепеляющей ненависти, и лишь эта ненависть объединяла их — столкнувшихся лицом к лицу участников войны, в которой не будет победителей.

— Ну что, сержант, вспомнил меня? Нет? Зато я тебя хорошо, очень хорошо помню, — исказился в усмешке беззубый рот.

И тут перед глазами Ивана стремительно пронеслась полузабытая картина: ночь в отделении, он и двое его помощников с дубинками и шлангом с ледяной водой — и обнаженный хлипкий чеченец, задержанный за незаконную торговлю. Он уже еле держится на ногах и постоянно поскальзывается на кафельных плитах пола, испачканных его кровью и мочой. Могилевский помнил, что они устали и собирались прекратить допрос, но когда он подошел к хачику, уже упавшему на четвереньки, чтобы взять его за шиворот и выкинуть ко всем чертям, тот поднял голову и жирно харкнул на него кровавой массой. Она попала Ивану на воротник и испортила почти новую рубашку, поэтому Могилевский тогда озверел. Все дальнейшее он помнил как в тумане — сухой хруст ломаемых ребер, разорванную губу и утробное уханье чеченца, который уже не мог даже стонать. Пришел в себя Иван только тогда, когда двое его товарищей совместными усилиями и с превеликим трудом смогли оттащить его от торговца, но он еще долго вырывался, будто предчувствовал, что придется когда-нибудь им встретиться вновь… Хотя какое тогда могло быть предчувствие — чурка был совсем хлипкий, они даже испугались, как бы он не окочурился в их отделении, отвезли его подальше, на чужую территорию и бросили в сугроб подыхать… Щуплый, хлипкий, а ведь не сдох, сука! Эх, жаль, что ему не дали тогда его добить! Но кто бы мог подумать, что они такие живучие…

Могилевский с нескрываемой ненавистью посмотрел в глаза террористу, и тот понял, что милиционер его тоже узнал.