Сергей Кутергин - Отсчет пошел

О Фаворском я могу говорить очень долго, поскольку знал его больше двадцати лет. Кто-то может со мной не согласиться, но он был одним из лучших конструкторов стрелкового оружия не только в Союзе, но и во всем мире. Начинал он вместе со знаменитым Калашниковым, но из-за творческих разногласий (читай: попытки последнего присвоить себе труды Антона) они расстались, и с тех пор Фаворский работал в одном из секретных институтов, создавая оружие настолько же гениальное, насколько и смертоносное. Нас с ним связывала общая любовь к шахматам и армянскому коньяку, поэтому в доме он всегда был желанным гостем. Игрок он был превосходный, его отличали азарт и любовь к неожиданным композициям. Так он вел себя и в жизни: жил жадно, интересуясь всем и воспринимая окружающий мир как кубики конструктора, которые можно собрать так, а можно и эдак.

Как-то во время одного нашего шахматно-алкогольного турнира уже полупьяный Антон неожиданно начал говорить о том, что никто не признает его гением, все только стараются на нем нажиться, используют его в каких-то своих целях. А он выше их всех, и вообще он в гробу их видал, недомерков. Никто из них мизинца его не стоит. На ком держится весь институт? На нем. И при этом некоторые с ним обращаются как… Такой тип речей всегда мне был ненавистен, поэтому я позволил себе прервать поток его речи.

— Послушай, Антон, — сказал я. — Ты что, действительно считаешь себя гением?

— Послушай, старик, — в тон мне ответил Фаворский, — мне кажется, что я имею на это право. Знаешь, сколько у меня авторских свидетельств?

— Понятия не имею. Я же тебе не комиссия по авторским правам. Могу предположить, что около пятидесяти.

— А, ты не знаешь? Так я тебе скажу. Сто тридцать шесть. Ты представляешь себе эту цифру? Сто тридцать шесть! Четырнадцать заводов нашего ВПК работают с моими заказами. По-твоему, я не могу этим гордиться?

— Конечно, можешь, — ответил ему я. — Но ты не имеешь права ставить себя выше других. Тем более что занимаешься ты вещами не слишком моральными. Ты можешь называть это гениальностью, если хочешь. Но твоя гениальность угробила немало людей.

Я понимал, что не мне, офицеру КГБ, вести с ним такие разговоры о морали. Но уж больно противно мне стало, когда он начал хвастать своей гениальностью. Хорошо, ты гений. Но ты ничто, если твоя гениальность никак не служит людям. Зачем она тогда вообще нужна?

— Ты разговариваешь со мной таким нравоучительным тоном, — обиделся Антон. — Словно сам весь чистенький как младенец. А сам-то ты чем занимаешься? Разве не тем же самым? Сколько людей в своей жизни ты убил? Или научил убивать?

Меня сильно задели его слова. Я понимал, что Антон их произнес, огрызаясь на мою реплику о морали, но все равно. Наверное, мы смешно выглядели: сидят двое пьяных, один — конструктор оружия, другой — офицер КГБ, и рассуждают о моральности своей работы.

Надо сказать, что об этой теме я задумывался и до разговора с Антоном, но сначала, по молодости, во мне было слишком много идейности, так что никаких сомнений в том, что я делаю, не возникало. А потом я осознал, что работаю в грандиозной организации, которая призвана не только наводить страх, но и защищать людей, и этой целью оправдано все. Но теперь, дожив до седых волос, я наконец-то понял: то, что я делаю, — это не предмет гордости, а всего лишь работа. Такая же работа, как работа врача, повара или дворника. По сути дела, я — тот же дворник, который очищает общество от отбросов. Но дело не в этом. В тот момент мне необходимо было одернуть Антона.

— Хорошо, Антон, ты гений. Но ты — злой гений, — сказал я ему. — И гордиться этим смешно, и попахивает это шизофренией. Конечно, оружие — прекрасная вещь, совершенная, красивая. До тех пор, пока оно не пущено в дело.

— Я в жизни никого не убивал! Я изобретатель, гениальный изобретатель, черт меня дери! — повторял Фаворский, пьянея все больше и больше. Под конец он вытащил из своего дипломата какие-то бумаги и начал ими размахивать. — Смотри! — кричал он. — Ты специалист по стрелковому оружию, так ответь мне: ты когда-нибудь видел такое? — Он подсунул бумаги мне прямо под нос. — Не видел, держу пари.

Я посмотрел на чертежи:

— Насколько я понимаю, это пуля со смещенным центром тяжести и разрывной головкой.

— Да, ты можешь сказать, что это банальная пуля со смещенным центром тяжести, — запальчиво ответил Антон. — Да, такие делают и американцы. И израильтяне, не говоря уже о нас. Но принцип совершенно другой. Это новое слово, поверь мне…