Сергей Кутергин - Отсчет пошел

Утром в понедельник я проснулся около половины десятого от непонятных звуков за окном. Обычно в это время Кутузовский проспект уже давно проснулся и деловито фырчит моторами тысяч автомобилей, направляющихся через мост мимо здания СЭВ, похожего на распахнутую книгу, к центру столицы. За семнадцать лет я, разумеется, давно привык к этому шуму и не замечал его, как не замечают шума Ниагарского водопада североамериканские индейцы. Но в тот день проспект шумел совсем по-другому, странно и непривычно. Зевнув, я лениво нажал левой пяткой на рычажок, открывающий жалюзи, и выглянул на улицу. То, что я увидел, было настолько нелепо и невероятно, что я сперва решил, что все еще сплю и вижу самый дурацкий из своих снов. Крепко зажмурившись, я больно ущипнул себя за руку, а затем посмотрел опять. Ничего не изменилось. За окном по-прежнему лязгала гусеницами об асфальт колонна танков с расчехленными стволами.

Я как был в одних трусах, так и выбежал из комнаты, шлепая по полу босыми ногами. Дверь в гостиную была распахнута, и было слышно, как из телевизора лениво льются пассажи классической музыки. «Лебединое озеро», — на автомате определил я. На кресле у телевизора сидел отец. Он был одет с непривычной торжественностью — новый английского покроя костюм с планками орденов, наглухо застегнутый, несмотря на жару, высокий воротник, синева тщательно выбритых щек. Не отрываясь, он невидящим взглядом смотрел на изящные прыжки Одетты на экране телевизора, на подлокотнике его кресла лежал телефон, снятая трубка которого вяло покачивалась на проводе. Заслышав мои шаги, он, казалось, очнулся ото сна. Медленно повернув голову, отец посмотрел на меня с непривычной серьезностью. Наконец он сказал, с трудом подбирая слова:

— Слушай меня внимательно, сын, и запоминай. Сегодня наконец-то настал конец бардака и анархии, вот уже шесть лет творящихся в Советском Союзе. Горбачева сместили, вместо него теперь — Государственный комитет по чрезвычайному положению во главе с товарищем Яна-евым. Помнишь, он часто приходил сюда? Власть вернулась к тем, кому она должна была принадлежать. Теперь все зависит от того, сумеют они ее удержать или нет. Если им это удастся, то развалу Союза придет конец. Горбачев и так слишком много заигрывал с этими прибалтийскими ублюдками, вообразившими себя независимыми от России. Ты только подумай — не-за-ви-си-мы-ми! И это после всего того, что мы для них сделали! Да если б они и получили свою независимость, что бы они стали с ней делать? Не прошло бы и пары лет — и они уже развалили бы все что можно и приползли бы обратно клянчить свой кусок.

— А может, все-таки они сами должны решать, быть им независимыми или нет? — наконец-то не выдержал я. Голова у меня кружилась после услышанного, усиливая странное чувство ирреальности всего происходящего. — Ведь и в Конституции…

— Какая, к черту, Конституция! — перебил меня отец. — Всю страну засрали, а ты мне про Конституцию… Самая лучшая, самая демократичная конституция в стране была при Иосифе Виссарионовиче. А разве Сталин позволил бы этим демократишкам даже заикнуться о своей независимости? Они бы только раскрыли рот, а фразу договаривали бы уже на Колыме. Капитализма им, видите ли, захотелось, рябчиков с ананасами. А это они видели? — И он махнул в воздухе комбинацией из трех пальцев. Ордена на его груди тоненько звякнули. — Всех к ногтю! — закричал он так, что на шум прибежала мать и робко остановилась на пороге. — А Ельцина с его шайкой демократов, продавшихся немцам и американцам, — к стенке или выкинуть вон из страны!

— Руки коротки у твоих коммунистов — Ельцина к стенке поставить! — закричал я в ответ, невзирая на отчаянные жесты матери.

— Что-о-о-о? — протянул отец. Ноздри его раздувались, как у взмыленного жеребца. — Ты что, дурак, не соображаешь, что говоришь?

Он испуганно окинул взглядом комнату, словно опасаясь, что нас подслушивают.

— Да ты хоть понимаешь, что произойдет, если где следует узнают, что мой сын ляпнул такое?! Сам себя погубишь, безмозглый дурак, а заодно и отца с матерью!

— Успокойся, Иван, ну что же ты нервничаешь! — торопливо защебетала мать, почуяв неладное. — Владик растерялся, он ведь только что проснулся и еще не понимает, что говорит. Ты ведь пошутил — правда, сынок?

Ее суетливое участие только разозлило меня, а когда я злюсь, меня останавливать бесполезно.

— Сейчас не время для шуток, — ответил я со всей горячностью идейного юнца семнадцати лет от роду. — Если коммунисты развяжут новую гражданскую войну, то мы будем с ними сражаться!