Андрей Воронин - Муму. Гладиатор

Митя был далек от восхищения здешними пейзажами, но виду не подавал.

— А начинают, кстати, мужчины, — добавила Света, протягивая ему бутылку. — Давай — за любовь и до дна!

— Ну, до дна я не смогу, пожалуй, — признался Митя.

— Вот и не надо. Мне оставь.

Митя никогда не пробовал бурбон. И даже, если честно, не знал, что это такое. Он осторожно сделал маленький глоток и протянул бутылку назад Свете.

— Эх, что-то совсем мало ты выпил за любовь! — воскликнула девушка. — Так не положено! Давай-ка еще.

Митя вспомнил о безопасном поведении на воде, но безропотно повиновался. К тому же бурбон оказался на удивление приятным напитком. И совсем не обжигал горла.

— Пей-пей, не жалей, — подзадоривала его Света.

И жидкость плавно перемещалась из бутылки в желудок Мити. Когда он наконец оторвал бутылку ото рта, ему стало совсем хорошо. В глазах все расплывалось. Тело стало каким-то мягким и податливым. А первые звезды, появившиеся на небе, казались елочными гирляндами. Да и само небо как будто было сделано из сладкой ваты.

— Н-ну, т-теперь твоя очередь, — промолвил он заплетающимся языком, возвращая бутылку. — А то эти з-везды н-на нас упадут. Эт-то, знаешь, в астрономии п-принцип такой есть, когда елка и с-стоит и не падает.

Вдруг его ладонь разжалась, и бутылка выпала за борт. Митя проводил ее непонимающим взором.

— Ну что же ты, дурашка! — воскликнула Света. — Ладно уж, ничего страшного. Иди лучше ко мне.

Она расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Затем еще одну.

Митя попытался было встать, но у него ничего не получилось. Лодка легко покачивалась на волнах, и он покачивался в такт с ней, приземлившись попой на днище.

— Иди же, иди, не бойся! — При этих словах блузка расползлась надвое, обнажая все то, что под ней находилось.

Митя снова встал и тут же покачнулся. Лодка в этот момент дала серьезный крен вправо.

— С-вет, я т-тебя так лю…

— Ну так где же ты! Я тебя жду.

Он неуклюже переступил через лавку и чуть было не свалился за борт, удержавшись в лодке лишь каким-то чудом.

Но когда Митя сделал следующий робкий шажок, Света осторожно приподнялась со своего места и сильно толкнула его обеими руками.

Ее блузку тут же обдали брызги. Митя плюхнулся в реку как мешок с картошкой.

— Свет… э… Свет… ээ… Свет, — изо всех сил трепыхался Митя, захлебываясь холодной водой.

Его возлюбленная достала из сумочки сигарету и закурила. Затем она взяла мобильник и позвонила Шнеле.

— Все уже сделано, давай подъезжай, — сказала Света в трубку.

— Понял. Буду через десять минут.

Она положила телефон в сумочку и выкинула окурок за борт. Хладнокровно огляделась. Митя все еще подавал признаки жизни и нечленораздельно мычал.

— Чао, мой любимый, — негромко произнесла Света. — Мне будет тебя не хватать.

Она аккуратно переместилась на корму лодки, завела мотор и направила моторку к маленькой пристани.

О Мите напоминали уже только круги на воде.

Размышляя о том о сем и не спеша прогуливаясь по вечерней Москве, Дорогин через некоторое время добрел до знаменитого кафе «Ночи Кабирии».

Оно появилось еще лет двадцать назад, когда вся богема повально увлекалась Феллини. Контингент там был специфический. В небольшом прокуренном подвальчике обычно собирались киношники, а также их друзья, жены, любовницы, любовники жен и, разумеется, просто сочувствующие.

Ходили легенды о том, что в этом кафе частым гостем бывал Тарковский, хотя ко времени открытия «Кабирии» он давно уже умер. Зато список других киноталантов, напившихся здесь до поросячьего визга, был внушителен. Таблички можно было вешать на каждый столик: «На нем 23.07.1991 танцевал лезгинку Александр Баширов», «Здесь 09.07.1995 Петр Мамонов исполнил свою песню про муху», ну и так далее.

В «Кабирии» киношники назначали встречи, и именно туда они мчались после худсовета или съемочного дня. Там можно было одолжить полтинник до пятницы, можно было получить хорошую роль, а можно было ее потерять, дав по пьяни в глаз режиссеру из-за несогласия по вопросам творчества раннего Бергмана. В свое время и Сергей любил там сидеть с бокалом дешевого «сухарика», знал он и всех местных завсегдатаев. Но это было очень-очень давно, как будто бы в прошлой жизни.

В последний раз Дорогин бывал здесь лет, наверное, пятнадцать назад. И ему казалось, что от старой доброй кафешки остались лишь одни воспоминания. Капитализм последних десятилетий предоставил для таких милых мест очень мало шансов на выживание.