Андрей Воронин - Комбат. Исходный код денег

– Значительно сократить срок не обещаю, но лет на пять попытаюсь.

Вот тут Игорь ужаснулся по-настоящему. Если пять лет – это незначительное сокращение, то сколько же ему светит? Пока он на этот счет лишь строил предположения и старался забыть о зловещих словах тюремщиков насчет пожизненного. Адвокат этот прогноз решительно отмел и с деланым оптимизмом сказал, что максимум двадцать пять лет.

– Двадцать пять! – Игорь мгновенно сделал в уме элементарные подсчеты.

Когда он выйдет, ему уже будет за пятьдесят. Старик.

– Надеюсь, суд ограничится двадцатью, – адвокат говорил так, будто между этими двумя сроками имелась громадная разница. – Только надо выбрать верную линию защиты. Я тут кое-что сообразил в общих чертах.

И адвокат выдал версию, полностью соответствующую истинному развитию событий.

– Вы знаете, именно так и было. Я действительно принял омоновцев за бандитов. Они же действовали, как настоящие налетчики. Ну зачем ему было ломать дверь, если она была открыта? И мог бы представиться, вместо того чтобы размахивать автоматом. Я бы тогда не стал стрелять.

– Насчет двери вы хорошо сказали. Надо будет провести экспертизу. Это станет одним из фактов, подтверждающих нашу версию обороны. Еще один плюс – обвинение в переделке краденых машин оказалось ложным, ничего похожего в вашей мастерской не нашли.

«Спасибо Гусю. Он сдержал слово, обещая, что после работы его люди не оставят ментам ни единой зацепки», – подумал Игорь.

– Но есть и один большой минус. Наверное, вы догадываетесь, о чем я говорю.

– О моем предыдущем сроке. Он хоть и условный, однако на решение судей обязательно повлияет.

– Совершенно верно, но мы будем бороться, – адвокат завершил разговор на оптимистичной ноте.

В камере на удивление быстро установился порядок, хотя двое из подозреваемых впервые оказались в местах лишения свободы. Да и Григорьева трудно было назвать матерым зэком. Похоже, кореша просветили Василия насчет тюремных обычаев. Любитель спиртного был назначен ответственным за все, то есть за поддержание в камере порядка, а с Игорем у каратиста установились достаточно ровные отношения. Сначала этому поспособствовало признание Игоря, что он уже арестовывался несколькими годами раньше. Василий, довольно несдержанный по характеру и по возможности стремящийся занять лидирующее положение, повел себя достаточно предусмотрительно. Он знал о том, что бывшие сидельцы имеют в местах заключения связи, иногда довольно серьезные, и с помощью дружков могут легко поквитаться с обидчиком.

Затем Василий узнал о том, что Игорь убил омоновца, и, выведав у него обстоятельства происшествия, проникся к нему глубочайшим уважением, с некоторым даже подобострастием заявив:

– Ну, ты Робин Гуд в натуре!

Догадавшись, кого он имеет в виду, Григорьев поправил:

– Вильгельм Телль.

– Да без разницы. Главное, что мне хороший человек попался. Мусора замочить – это круто.

Игорь не стал его разубеждать, хотя на самом деле глубоко раскаивался в своем поступке. Он убил человека, лишил его жизни, тех больших и маленьких радостей, которые ждали омоновца в будущем. Григорьев испытал громадное облегчение, когда узнал, что погибший не был женат. Значит, он не оставил детей сиротами, а жену вдовой.

Но говорить о своих чувствах Василию было глупо и опасно. Этот тип жил другими представлениями и мог посчитать Игоря слюнтяем, которым можно помыкать точно так же, как и третьим сокамерником. Это вылилось бы в конфликты, на которые у Игоря не было моральных сил. Он до сих пор находился в шоке и только начал примиряться со своей незавидной судьбой.

Как же одно необдуманное действие способно изменить нашу жизнь! До рокового выстрела Игорь был счастливым человеком, имеющим прибыльное дело и собирающимся жениться на девушке, которую любил больше всех на свете. Теперь он стал изгоем, преступником, и ему предстояло многие годы провести за решеткой, вдали от людей, которые были ему близки и дороги.

Правильно говорят, что хуже всего ждать и догонять. Игорь весь извелся, ожидая дня суда; в нем, даже вопреки словам адвоката, жила надежда, что судьи разберутся и поймут главное: он не хотел убивать, он бы даже не стал стрелять, если бы точно знал, что перед ним страж закона. И вместо двадцати пяти лет дадут хотя бы десять.

Примерно те же чувства испытывали и Василий, и третий заключенный. У каратиста иногда случались вспышки раздражения, и он придирался к выпивохе, находя какие-то мелкие изъяны в его работе. Он тыкал пальцем в маленькое пятнышко на стене и говорил звенящим шепотом: