Юрий Костин - Француз

«…400 зажигателен пойманы на месте преступления. Все они объявили, что жгли по указанию губернатора и полицмейстера. Их расстреляли, — “отчитывался” перед русским царем великий покоритель мира. — Три четверти домов сгорело. Поступок бесцельный и бесполезный. Хотели отнять некоторые средства, но средства сии были в подвалах и погребах, которых огонь не тронул. Как решиться уничтожить такой красивый город и произведения веков для достижения столь ничтожной цели? Но ведь подданные Ваши поступали таким образом от самого Смоленска, пустив по миру более полумиллиона семей…»

Александр читал быстро, пропуская предложения с пространными описаниями русских «глупости» и «безрассудства», сравнения с обычаями ведения войны в других европейских державах, где местные власти охотно сотрудничали с французами, которые по праву властителей континента (это звание они присвоили себе сами) города брали почти без боя.

«Я вел войну с Вашим Величеством без злобы. Одно письмо от Вас прежде или после Бородинской битвы остановило бы мое движение. Я бы даже пожертвовал Вам выгодою взятия Москвы. Если Вы, Ваше Величество, сохраняете еще ко мне остатки прежних чувств, то примете радушно это письмо. Во всяком случае, Вы не можете сердиться на меня за правду о том, что в действительности делается в Москве».

— Даже не верится, — вновь отложив письмо, произнес вслух император. — Прямо не узурпатор и агрессор, а ангел во плоти. А он не желает вспомнить, как попрекал меня прилюдно, будто бы фальшив я, как морская пена, и упрям, как осел? «Прежних чувств», — лицо Александра скривилось в презрительной ухмылке. — Господи! Как же все изменилось с середины лета!

В ночь с 11 на 12 июля по указу императора госсекретарь Шишков составил приказ армиям.

— Надобно теперь же написать в войска. Все силы Наполеона уже между Ковно и Меречем. Очевидно, что наши быстрые приготовления к неминуемой уже войне должны иметь для наших солдат и офицеров точное и честное объяснение, — наставлял госсекретаря Александр. — Европейские газеты уже кричат о том, будто Россия провоцирует Наполеона, приготавливаясь к упреждающему нападению. Вздор! Нам не нужна война. Но и Россию на поругание не отдадим. А будут у вас какие трудности при составлении приказа, помните, что я, самодержец Всероссийский, сил своих, а надо будет — и самой жизни, — не пожалею, чтобы ни одного супостата не осталось на нашей земле.

К утру приказ был готов. Александр принял Шишкова и, поставив фарфоровую чашу с ароматным кофе на стол, начал читать его вслух. С каждой строчкой голос императора звучал все уверенней, в глазах появился блеск. Даже не пытаясь скрывать волнение, Александр вскочил со своего места и, уже прохаживаясь около стола, дочитал творение своего помощника.

«С давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки Французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление новых оскорблений, при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши. Но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах Нашей Империи, не нарушая мира, а быв только готовыми к обороне… Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первым войну. Не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и защитника правды, Всемогущего Творца Небес, поставить силы наши против сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог».

В те дни войска Наполеона перешли Неман — от трехсот тысяч до семисот тысяч солдат (никто так точно и не сумел сосчитать численность Великой армии), рекрутированных по всей Европе против России, — невиданная в истории войн сила. Шестого июля обнародовали манифест, призывающий всех на защиту Отечества, а вскоре дворянство единогласно избрало на роль спасителя его Михаила Илларионовича. Высочайшим повелением князь Кутузов был назначен главнокомандующим над всеми войсками и ополчением.

Тревога висела в воздухе, полыхали разоряемые врагом города и села, не чувствовалось еще того общего, национального подъема, что уже вскоре станет возрастать с каждым новым преступлением полчищ Наполеона. Беженцы потянулись вглубь страны. Обозы, обозы, понурые люди… Тоска и печаль.