Юрий Костин - Француз

— Все не так, — засмеялся Кен. — Сначала мы допросим вашего друга, Ральф. Сейчас, подождите-ка, надо предупредить моих временных союзников. Люди они, надо сказать, не очень приятные, но ради великой цели… — Кен извлек телефон из кармана брюк и набрал номер. — This is me, — проговорил Кен в трубку. — No, everything is under control. Almost perfect… [35] Это я. Нет, все под контролем. Практически идеально…

Антон резко рванулся вперед, выхватил у Кена телефон, закрыл крышку и мощным ударом в челюсть отбросил американца к стене трюма.

— Ральф, быстро! Tie this bastard up! [36] Свяжи этого ублюдка! Ремень подойдет. Пусть пока тут полежит. Теперь вопрос: капитан с ним?

— А про жену его ты не забыл?

— Забыл. И у капитана еще автомат. Давай так: я наверх, а ты дежурь. Если очнется, дай ему по голове чем-нибудь. Но не сильно — чтобы не убить.

— Вообще-то я никогда никого по голове не бил.

— Этому никогда не поздно научиться. Представь себе, что нас с тобой сбрасывают за борт. Мертвых. И вспомни, что в этом виноват Кен. И сразу бей.

Антон открыл телефон и в который раз с досадой подумал о том, как недальновидно не помнить важные номера. Совершенно обленился мозг с этими смартфонами. Он силился вспомнить телефоны близких ему людей, особенно тех, кто связан со специальными службами, но так и не сумел.

И номер Жерара он, конечно же, наизусть не знал. Успел ли его знакомый сообщить кому-то о том, что с ними произошло и где они находятся?

В записной книжке были только системные номера, среди них номер службы спасения. Однако он оказался «мертвым». Наконец Антон сумел выхватить из глубин памяти телефон своего друга из Воронежа. Тот долго не отвечал, не узнавая чужой номер. Прошло не меньше минуты, но Антон все-таки услышал в трубке знакомый голос.

— Алло, кто это?

— Конь в пальто, — радостно прошептал Антон. — Я это, Игорек, привет. Антон. Кореш твой.

— Ого! Какие люди. Ты же где-то далеко? Чем обязан такой честью?

— Сейчас объясню.

Антон постарался как можно короче и точней описать ситуацию. В отличие от Жерара, Игорек практически тут же поверил в правдоподобность и саму возможность случившегося: сказывалась долгая дружба с Антоном, вечно попадающим в фантастические передряги и затягивающим всех, кто, по несчастию, оказывался рядом.

— Короче, Склифосовский, — строго приказал Игорек, — надо проинформировать посольство, спецслужбы, твоих ментов?

— Да, только сделать это надо почти одновременно. Нашу геопозицию я тебе отправлю сейчас эсэмэской. И еще: тут где-то недалеко пиратская база. Это так, на всякий случай. Если нас возьмут, искать надо там. Или в море. На дне.

— Не понимаю, как в такой непростой международной обстановке человек твоего уровня образования решился уехать из России, — проворчал Игорек. — Отдыхать надо в Воронеже. На крайняк — в Ростове-на-Дону. Там, между прочим, сейчас самый сезон щучьей икры, свежепробойной. Ее надо с белым хлебушком, луком, еще обязательно сливочное масло…

— Спасибо, — со вздохом прервал товарища Антон. — Я учту твои патриотические советы. Давай быстро звони всем, упырь бесчувственный.

На палубе царили тишина и спокойствие. Бритта дремала. Капитан вглядывался в горизонт. Ольга принимала солнечные ванны.

— Где там мой муж? — спросила она Антона.

«Красивый, великолепный город Москва более не существует, поскольку Ваш губернатор Ростопчин сжег его дотла…»

Император Александр начал читать письмо Наполеона и тут же отложил его в сторону, поднялся из-за стола и, меряя широкими шагами залу, подошел к окну. Напротив царских покоев шла колонна рослых солдат овеянного славой Семеновского полка.

Глядя на своих молодцев, император вспомнил жесткое и единоличное решение Кутузова, оставившего Москву, свой гнев и обиду на старого фельдмаршала, не посчитавшего необходимым подкрепить верность столь рискованной тактики Высочайшим решением. Этот гнев, однако, явно выразился лишь в написанном к наследному принцу шведскому послании, которое император составил 19 сентября и где в сердцах пожаловался своему «брату» на своеволие военачальника.

Кутузову царь написал 29 августа несообразное случаю чрезмерно деликатное письмо, в котором лишь осторожно посетовал на плохую информированность и непонимание решения об оставлении Москвы.

И только теперь, держа в руках письмо Бонапарта, Александр осознал гениальность своего командующего, всю своевременность и даже величие принятого им решения.