Евгений Сухов - Обреченная цитадель

Исхитряясь, везли свой нехитрый скарб: на телегах, запряженных лошадьми; на бричках; на велосипедах, нагрузив узлы на седло, но большинство людей тащили тюки на плечах, держали в руках, надеясь, что на новом месте им найдется применение.

Все было призрачно. Зыбко. Надежда умирала. В глазах беженцев, столь далеких от войны, виделось, что конец грядет. И он близок.

Отвернувшись от дороги, стараясь не смотреть людям в глаза, явно ощущая вину за все произошедшее, Эрнст Гонелл смотрел прямо перед собой и нервно покуривал.

Наконец подрулили к аэродрому – огромному полю с темно-серой землей, с редкими просевшими и посеревшими сугробами вдоль дорог. Инженеры потрудились весьма искусно. Все служебные здания запрятаны в маскировочную сеть; самолеты стояли на взлетном поле вразброс безо всякой системы, укрытые маскировочной темно-серой тканью, и лишь при ближайшем рассмотрении можно было различить их контуры. Над взлетной полосой протянута зеленая сеть с замысловатым рисунком. С высоты птичьего полета несуразные художества смотрелись редким ельником на лесной опушке.

Механики потянули за сеть, и темно-серый сугроб превратился в «Мессершмитт-262». Реактивные газотурбинные двигатели гулко загудели, разогреваясь, а потом самолет медленно развернулся и выкатился на взлетную полосу, напоминавшую со стороны извилистую проталину. Совершив короткий разбег, истребитель стремительно взмыл в воздух; уже в самой вышине слегка покачал крыльями оставшимся на неприветливой студеной земле.

В летном комбинезоне, закрывая лицо от порывов ветра, к ним спешил долговязый молодой полковник, начальник летного училища Познани. Это был Эдвард Шварцберг, с которым Эрнст Гонелл был знаком по совместной службе в Познани. Хорошими приятелями они не были, но при встречах весьма тепло общались. Темы для разговоров всегда находились: оба были родом из Кенигсберга, и у каждого с родным городом было связано немало теплых воспоминаний – ходили по одним и тем же улицам, имели общих друзей, и оставалось удивительным, что, прожив едва ли не половину жизни в Кенигсберге, они ни разу не повстречались.

Разговор обещал быть непростым, Эрнст Гонелл не сделал и полшага навстречу, терпеливо дожидался полковника, который длинными журавлиными ногами сокращал расстояние. В эту самую минуту между ними как будто бы пролегла глубокая межа. Ощущая отчуждение, полковник Шварцберг замедлил ход и поприветствовал генерал-майора вскинутой рукой. О новом назначении и внеочередном звании Эрнста Гонелла он уже знал, но не спешил поздравить с карьерным ростом, уж слишком строгим в этот раз ему показался Эрнст Гонелл.

– Господин генерал-майор, у нас мало авиационного бензина, очень бы хотелось, чтобы мы как-то решили эту проблему в ближайшие часы. Иначе наши самолеты не сумеют подняться в воздух.

– Вам нужен бензин, чтобы защищать крепость? – спросил Эрнст Гонелл.

– У нас другой приказ, мы должны передислоцироваться в район Берлина. Там для нашего авиационного полка уже подготовлен аэродром. Сейчас техники проверяют двигатели.

– Куда вылетел этот самолет, в Берлин? – с каменной маской на лице поинтересовался Гонелл.

– Да.

– Отставить, – перебил Эрнст Гонелл. – Вы никуда не полетите. Остаетесь здесь.

– Что значит остаемся здесь? – нахмурился полковник Шварцберг, понимая, что ситуация усугубляется. Не такого он ожидал разговора.

– О каждом вашем перемещении вы должны были лично докладывать коменданту, то есть мне. Почему мне ничего неизвестно о таком приказе?

– Приказ был устный из штаба Совета обороны, – неожиданно занервничал полковник Шварцберг, отчетливо осознавая, что его личная судьба, как и судьба всех его подчиненных, теперь всецело зависит от генерал-майора Гонелла, умевшего всегда добиваться своего. – Я хотел доложить…

– И когда вы хотели доложить, господин полковник? – Прежние приятельские отношения затрещали, как раздавленный орех под тяжелым ботинком. – Когда все самолеты взмоют в воздух, я так понимаю? А мы здесь вместо вас воевать с русскими будем? Так, что ли?

Полковник Шварцберг хотел ответить, но не находил подходящих слов, осознавая, что бы он сейчас ни говорил, все будет очень неуместным и лишним. Затянувшаяся пауза только усугубляла и без того нелегкий разговор.

– Я имею право действовать по своему усмотрению так, как считаю нужным, – наконец нашелся полковник, убеждаясь, что слова прозвучали неубедительно. Не самый подходящий довод во время боевых действий. Теперь между ними образовался глубокий овраг. Вряд ли он когда-нибудь будет преодолен.