Евгений Сухов - Обреченная цитадель

В уголках глаз генерал-полковника собралась влага. Со стороны генерал-полковник Дитрих производил впечатление грубоватого человека, лишенного каких бы то ни было переживаний. Глядя на него, казалось, что он вряд ли способен на изъявление каких-то глубинных эмоций и не всегда понимает разницу между своими солдатами и любимой женщиной.

А оказывается, не так все просто, вон оно как нахлынуло… Когда последний день всего того, чем жил, выплывая из сумерек, становится осязаемым, чувства проявляются особенно сильно, и из-под них предательски выпирают оголенные нервы.

Адольфу Гитлеру генерал-полковник Дитрих был не просто предан, он его боготворил. Но в последние годы судьба была к Адольфу Гитлеру немилосердна, и все обрушившиеся на него испытания он считал большой несправедливостью по отношению к великому человеку.

В какой-то момент Отто Гюнше показалось, что слеза, не удержавшись в уголках глаза, скатится по щеке боевого генерала. Но нет, Йозеф Дитрих выдержал и этот экзамен. Только поглубже вздохнул, а потом отвечал спокойным голосом, мужественно пережив крах надежды:

– Скажите фюреру… Что я ему всегда был предан… И буду предан до своего последнего вздоха.

– Господин генерал-полковник, фюрер это знает и очень ценит вашу преданность. А теперь позвольте мне выехать в обратную дорогу. У меня еще очень много дел.

– Можете идти, господин штурмбаннфюрер, – разрешил командующий шестой танковой армией СС.

Отто Гюнше быстрым шагом вышел из штаба армии. На душе было скверно. Тоскливо. В сторону позиций американо-британских войск продолжали двигаться колонны танков, боевито шагала пехота, которая одним своим видом рассчитывала навести страх на строптивых янки. Все было отдано для предстоящей победы. И вот когда, казалось бы, все предопределено, а до триумфа осталось только дотянуться рукой, все рассыпалось прахом.

Мимо по дороге грохотали танки. Ни один из экипажей даже не догадывался, что через какие-то минуты вся эта гремящая железом армада, готовая в ближайший час громить на своем пути все живое, организованно повернет на восток. Теперь их цель там. Впрочем, для этих солдат уже не было никакой разницы, в какой именно сторонушке им придется сложить головы.

На душе было пакостно. Не было лекарства, чтобы залечить усиливающуюся боль: ни крепкой сигаретой, ни стопкой шнапса, не унять задушевным разговором. Все это теперь в прошлом.

Вытащив пачку сигарет, Отто Гюнше закурил. Стараясь запомнить напряженные лица солдат, шедших навстречу, штурмбаннфюрер вдруг осознал, что они для него все на одно лицо. Он не запоминал их особых примет, не различал их возрастов. Все так перемешалось! Свалилось в одну кучу. И под все это подведен общий знаменатель. На войне так бывает.

Докурив до конца сигарету, Отто Гюнше распахнул дверцу и сел в салон.

– Мы возвращаемся, Филипп. Нам больше нечего здесь делать.

* * *

Настроение у Отто Гюнше не улучшалось. Едва ли не всю дорогу в Бад-Наухайм он промолчал и уныло поглядывал на дорогу, по которой двигались войска. На фронт спешили свежие части, преисполненные воинского долга, по наивности продолжавшие верить, что они могут что-то изменить. Смотрелись боевито, даже где-то молодцевато. Похоже, что они всерьез верили, что последнее слово останется за ними.

Обратно возвращались потрепанные остатки из некогда крупных соединений. Встречая лица бойцов, штурмбаннфюрер Гюнше отмечал их потухшие усталые глаза. Как в этом мире все переменчиво. Шли дисциплинированно, аккуратными рядами, в поношенных гимнастерках, продолжавших хранить пыль оставленных окопов. Каждый из них прекрасно осознавал преимущество Западного фронта перед Восточным. Может, поэтому даже у тяжелораненых отмечалась в глазах значительная воля к жизни. Им казалось, что впереди у них будущее. Вот только никто не подозревал, что, возможно, будущее осталось в прошлом, – с востока на них напирали русские, и вряд ли отыщется сила, способная противостоять им.

В Ставку Бад-Наухайм подъехали поздно ночью. Осталось только удивляться наблюдательности и острому зрению водителя, который умело объезжал многочисленные ямы, воронки, глубокие борозды и рытвины. Несколько удивительным выглядело то, что на дороге не встречались контрольно-пропускные пункты. Не было даже привычного КПП перед самым городом, усиленного крупнокалиберным пулеметом. Осталась только стена, укрепленная мешками с песком.