Сергей Лебедев - Дебютант

Калитин ждал, не скажет ли Травничек что-то про дом на холме. Приготовился ответить, что ничего не знал.

Травничек вздохнул.

– Вы спрашивали про лицо, – сказал он, и Калитин понял, что сейчас услышит жалостливый рассказ о том, как Господь не исцелил верного своего слугу, а при этом пособляет негодяям. Сюжет был прозрачный, мелкий, и Калитин почувствовал облегчение.

– Это долгая история, – сказал Травничек. – Я расскажу только ее конец, иначе нам и ночи не хватит. Как я говорил, они следили за мной очень долго. – Калитина пробрала дрожь от того, как священник произносил “они”. – Все началось с того, что я позволил молодежи собираться в церкви, разговаривать. Тогда на меня и завели дело. Они не торопились, пробовали разные методы. Я, в сущности, за многие годы даже привык к ним. Но однажды все поменялось.

Травничек сделал долгую паузу. И Калитин помимо своей воли внимательно прислушался к пастору. – Один прихожанин стал записывать мои проповеди на магнитофон, – продолжил священник. – Мне он ничего не сказал. Потом дал переписать знакомым. Те – кому-то еще. И вдруг эти кассеты начали множиться, расходиться сами по себе. Как эпидемия. Как пожар. Их слушали и верующие, и неверующие. Дома. В церковных группах. В клубах. Полиция находила их при обысках, таможенники – в посылках и багаже. Записи переправили за Стену. Их стали передавать по западному радио. День за днем. Было очень странно слышать свой голос из приемника. Я ничего не понимал. Я правда никогда не был хорошим оратором. Читал проповеди как обычно. Но, выходит, люди находили в них что-то, чего не слышал я сам. Истинное Слово Божье.

Травничек машинально провел пальцем по губам. – Я испугался происходившего, – сказал он тихо и твердо. – Обо мне стали писать в газетах на Западе. Называть мучеником. Даже “настоящим святым”, – Травничек произнес эти два слова полушепотом. – Кощунство!

Калитин внезапно осознал, что понимает пастора. Его тоже, бывало, называли на партийных собраниях “надеждой науки”, выдвигали в какой-нибудь почетный президиум. А он только выжидал: когда они разойдутся наконец, и можно будет вернуться в лабораторию. Ужас немного отпустил, будто чудаковатый священник своим рассказом отогнал в сторону бродячие тени убийц.

– Они , конечно, переполошились. Решили, что записи делаю я сам. Вызвали меня на беседу, – продолжил Травничек. – Я пытался объяснить, что я тут ни при чем. Конечно, мне не поверили. А кто бы поверил? Это, в сущности, было чудо. Настоящее чудо.

Слабак, с удовольствием подумал Калитин. Только надавили, он и сдался. Калитину было приятно чувствовать, что его страх куда оправданней.

– Они приходили в церковь, – сказал Травничек. – Пытались понять, где я ставлю аппаратуру. Кто из прихожан мне помогает. И ничего не могли найти. А записи появлялись. Все новые и новые. Люди обращались в веру. Приходили в церкви. Много людей. Сотни. Тысячи.

Калитин вдруг ощутил, что рассказ пастора будто имеет второе дно, ведет куда-то, куда Калитин не хотел бы идти, – но именно сейчас слова священника имеют власть над ним.

– Тогда они пригласили экспертов, – сказал Травничек. – Ученых. В том городе был институт, который разрабатывал аудиоаппаратуру. Подслушивающие устройства в том числе. Ученые изучили пленки. И посоветовали во время очередной проповеди разместить в зале агентов в штатском. Агентам дали особые какие-то свистки, которые человек почти не слышит, а пленка регистрирует. И скомандовали свистеть с интервалом в полминуты. Они рассчитывали изъять потом кассету с этой проповедью. И, сравнив время и силу звука свистков, которые тоже запишутся, определить, где, у кого в зале магнитофон. Их фотограф в это время делал снимки зала с хоров. Я видел потом эти фотографии. Зал на них был расчерчен фломастером, как шахматная доска. Агенты пронумерованы. Невидимая сеть.

Травничек обвел взглядом своды церкви. Калитин подумал: наверное, именно этот случай пастор имел в виду, когда говорил о творчестве во имя зла. Калитину снова стало забавно: какие громкие слова, хотя речь идет о банальной технике акустического наблюдения, и не самой совершенной, кстати! Он автоматически воспринял рассказанное как еще одну головоломку и стал размышлять, есть ли у предложенной задачи химическое решение: с помощью радиоактивных меток, к примеру, или маркирующего спрея. Привычная работа ума отчасти вернула ему силы; и он еще яснее почувствовал, что Травничек играет с ним в какую-то игру.