Сергей Лебедев - Дебютант

Когда пришел лечащий врач, Калитин все понял по лицу. Оно было слишком профессиональноучастливым. Он внимательно слушал соболезнующие, ободряющие слова, но внутри перебирал имена стран – как названия спасительных лекарств, неизвестных доктору.

Он решился.

Шершнев умел и любил работать с различными делами оперативного учета. Все предшествующее – постановка задания, инструктаж – было лишь обязательной прелюдией к тому моменту, когда он открывал папку и оставался один на один с объектом.

В первую очередь офицеров их отдела этому и учили: оперативной разработке – и собственно острым акциям. Навыки спецназа, тактика допросов – это была уже добавка, доучивание; во время внутренней войны их отдел в основном использовали не по прямому назначению, бросали “на усиление”, и Шершнев был рад вернуться к первичным задачам, к изначальному стилю их действий.

Некоторые, знал Шершнев, испытывают, читая оперативные материалы, убогое наслаждение подглядывающего мальчишки. Да, признавал он, отчасти их занятия, особенно в службе наружного наблюдения, напоминали будни вуайериста. Он изучал как-то дело одного богемного художника, гуляки и бабника, который, словно издеваясь, раз в неделю снимал новую девчонку, вез ее в ресторан или кино, а потом домой, и на каждую пассию приходилось делать установку, выяснять, кто она, не проходит ли по учетам. А когда установка наконец приходила, художник спал уже с другой, и все начиналось заново. Казалось бы, колоссальный оперативный механизм работал вхолостую, сменные экипажи службы НН впустую тратили время и бензин, магнитофоны писали одинаковые партитуры любовных свиданий, фотоаппараты снимали одни и те же сценки: на крылечке ресторана, на улице, у дверцы машины. Но Шершнев твердо понимал, что это не так. Именно нерациональная избыточность их труда, возможность неизбирательно тратить ресурсы, кажущаяся чрезмерной, даже анекдотической применительно к каждому конкретному моменту и личности, как в случае с блудливым художником, и создавала саму ритуальную основу их службы. Есть результат, нет результата, содержательны агентурные донесения или бессодержательны – наблюдение, разработка будут вестись, потому что именно переборка пустой руды и есть проявление тотальной силы; кто попал в их окуляр, в их зрачок, на кого заведено дело, тот и значим, тот и существует, превращаясь из нуля, из никого – в объект.

Шершнев хорошо помнил их клички, иногда вынесенные на обложку дела, иногда скрытые внутри.

Чужой. Орфей. Балагур. Наглец. Лесник. Методист.

Оперативные окраски: “Измена родине”, “Идеологическая диверсия”.

Списки агентов, проходящих по делу. Листы учета поощрений. Росписи коллег.

Сами увесистые дела. Материальное выражение особой, чекистской власти. Обычные, по два, три тома. Большие – восемь, десять томов. Гигантские, где томов десятки. Инструкция ограничивала их толщину, не больше трехсот страниц в томе, и тома вынужденно плодились, заполняя полки.

Архивное хранилище было главным местом их службы. Ее скрытой преисподней, где содержатся заклейменные, рассортированные грешники. Именно извлеченные оттуда оперативные дела давали Шершневу стопроцентную уверенность в собственной правоте.

Он особенно ясно ощутил это, когда читал дело давешнего полевого командира, прятавшегося где-то в горах, окружившего себя ореолом самотканой легенды о прирожденном воине, борце за независимость. А ведь еще не так давно он был председателем колхоза и проходил по делу групповой оперативной разработки: спекуляции, продажа урожая налево, незаконное приобретение валюты. Обо всем этом доносил агент в правлении колхоза. Антигосударственные высказывания. Брат арестован за мошенничество. Отец умер в казахстанской ссылке.

Оперативное дело было начато, когда Шершнев еще учился в школе и только мечтал о службе. И этот факт как бы дополнительно удостоверял данные Шершневу уставные права. А собственно материалы дела, собранные другими, уже, может быть, ушедшими в отставку офицерами, оформленные, подшитые, пронумерованные, – заведомо предопределяли их с объектом роли. Там, в деле, внимательный Шершнев и нашел неприметную зацепку, позволившую завербовать человека, которому предстояло передать объекту четки; всего одна неприметная строчка в давнем агентурном донесении превратилась в успешную операцию.

Поэтому Шершнев и любил работать с оперативными делами. Но такого, как сегодня, он еще не видел.