Андрей Воронин - Му-му. Кровавая линия

— Ты уверен, Мыськин?

— Меня так информировали.

— А сам-то ты что собираешься делать?

— Обо мне больше никто никогда не услышит, — сказал Мыськин.

— Ну разве что так.

— Да. И как вы понимаете, звоню я по телефону, который не даст вам никакого следа, — предупредил Мыськин.

— Понял, — кивнул Рогов, поглядывая на карту, где начала мигать лампочка.

Оставалось только удивляться, как Грушевой, находясь в кабинете, не заметил, что Рогову подключили новый пеленг. И теперь звонок фиксировался немедленно. Оставалось передать информацию Муму, чтобы, пока идет разговор, тот успел домчаться на своем мотоцикле.

Брать их сейчас не было смысла. Реальнее было бы выследить, где Мыськин держит Грушевого.

— Так что мне передать моим друзьям? — продолжал вести игру Мыськин.

— Мне нужно подумать.

— Когда мне выйти на связь?

Рогов, взглянув на карту, произнес:

— Завтра у меня в пятнадцать сорок сначала Рыков, а потом Новиков должны быть. А потом я к вашим услугам.

— Хорошо. Мои люди приедут в парк. К колесу обозрения, — проговорил Мыськин.

— Ну ты, Мыськин, даешь… У тебя уже и свои люди появились, — тянул время Рогов.

— Вы не ерничайте, лучше подумайте, как провести все на уровне. Я не хочу обсуждать это по телефону.

— Правильно, Мыськин. Теперь опасно обсуждать все по телефону, — сказал Рогов и заметил, что Дорогин уже отзвонился. Значит, был на месте. — Ладно, остальное при встрече.

Теперь он ожидал вестей от Муму.

Оказалось все проще, чем они думали.

Мыськин не придумал ничего оригинальнее, как держать Грушевого в его же собственном загородном доме.

Это могло свидетельствовать либо о том, что Грушевой, опасаясь, что Рогов будет жестко разбираться с его поступками, решил тоже уехать на Запад, либо о том, что Мыськин гораздо изворотливее и хитрее, чем кажется…

Так или иначе, через полчаса они с Дорогиным, взяв для подкрепления бригаду быстрого реагирования, находились у дома Грушевого.

Каково же было их удивление, когда, взглянув в окно, они увидели, как Грушевой с Мыськиным, Лэсси и еще какой-то иностранкой сидят за столом и мирно потягивают через соломинки мохито.

В таких случаях обычно говорят, что их «взяли тепленькими».

Генерал Рогов и Муму первыми вскочили в комнату.

По реакции стало понятно, что все присутствующие испугались не столько автоматных очередей, сколько щелчков фотокамер: генерал Рогов специально попросил зафиксировать все, что происходило.

Теперь оставалось только выяснить, как долго лейтенант Мыськин работал на две разведки.

Пока шло расследование, генерала Рогова попросили отпустить и забыть о Лэсси.

Получалось, что именно она из всех принимавших участие в этом деле была наиболее ценным кадром.

Генералу Грушевому, несмотря на высоких покровителей, вряд ли светило когда-нибудь вернуться на службу.

Делом миссис Картер занялись американские представители. Ее, как и Лэсси, вскоре выпустили.

Профессор Сечкин вместе с Настей и Степаном продолжал искать средство, способное уничтожить крылатых муравьев. Благо в лабораторных условиях те продолжали размножаться с огромной скоростью.

Ему помогали химики и микробиологи, которые вдруг заявили, что можно подобрать микроорганизмы, способные пожирать крылатых муравьев. На что профессор Сечкин тут же резко отозвался:

— А вы не боитесь, что, как только они съедят крылатых муравьев, они сразу примутся за нас?

Профессор не терял надежды все-таки поехать и выселить этих несчастных насекомых в место их естественного обитания.

У Степана, правда, был свой план уничтожения насекомых. Но он не мог придумать, как его осуществить в масштабе города.

Все разрешилось в один из осенних дней, когда вечером вдруг ударили первые заморозки. Отопление еще не было включено. Многие простудились. Несколько живших на улице бездомных получили обморожения.

Но заморозки сделали то, чего не смогла сделать ни одна химическая смесь. Все летучие муравьи вымерзли!

На следующую ночь в ожидании заморозков в метро отключили отопление. Уже к утру служащие смогли наконец снять в вагонах вторые окна и двери и начисто вымыть платформы.

Пара часов, на которые задержали пуск первой электрички, ничего не значили по сравнению с тем напряжением, в котором пребывала Москва последние месяцы.