Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– Не нравится это мне, – пробормотал Козодой. – Перед самой операцией… Не нравится!

Он еще долго продолжал что-то бормотать, – почти все оставшиеся полчаса, – но Ружин его уже не слушал. Смерть Цехового – дело рук Чубчика. В отличие от пребывающих в сомнении сектантов, он знал это наверняка. Напарник вступил на тропу войны. Но почему так однозначно, так бесповоротно? Ведь когда они утром обговаривали такой вариант – силового воздействия – ими была оговорена и осторожность, которой следует при этом придерживаться. Собственно, об убийстве утром и речи не шло. О похищении и допросе с пристрастием – а это совсем другое дело. Чубчик же сразу, словно дрова порубить к дедушке в деревню выбрался – раз, и насмерть. Даже грубовато как-то.

Впрочем, обвинять его не стоило. По крайней мере, не сильно. Все, что можно было сделать в смысле маскировки, он сделал. Его заметили (судя по тому, что сообщил второй голос), но взять не смогли. Если, конечно, действительно заметили, а не – как предположил информатор, – попытались скрыть свой конфуз. Что тоже было весьма вероятно.

– Собственно, – подумалось вдруг Ружину, – чего еще можно ожидать от профессионального убийцы?

Дело, в которое он влез, было деликатным , но ведь и сам он действовал деликатно, правда, на свой лад. По другому просто не умел. Для Чубчика это вполне естественный поступок. Вот если бы таким образом поступил сам Ружин…

Он резко выпрямился, на его лице заиграла холодная полуулыбка биржевого маклера, просчитывающего возможные варианты игры на понижение.

Если последовать примеру напарника и тоже пойти на убийство?.. Козодой, надо думать, призовет остальных членов генералитета удвоить-удесятерить бдительность. Но, отдавая такой приказ – психология командира, который далеко не всегда считается с собственными распоряжениями, такова уж человеческая природа – сам он едва ли поспешит показать пример подчиненным. И его можно будет убрать относительно легко – легче, чем любого из оставшейся… м-м-м… четверки. А устранение декана автоматически решит массу других проблем, в данный момент совсем ненужных. К примеру, не будут озвучены вопросы, которые, как пить дать, возникнут у Козодоя после обнаружения жучка. А где вопросы – там и подозрения, а в случае с этими людьми подозрения автоматически переходят в разряд действий. Действий непредсказуемых, значит, неконтролируемых – им, Ружиным. И всеми, кто играет на его стороне.

– Лучший Козодой – мертвый Козодой, – задумчиво протянул Ружин. – Это, думаю, верная мысль. Только надо подойти к ее воплощению поаккуратнее. Без лишней помпезности. Скажем… Просто машина сбила?

Долго расстраиваться по поводу безвременной кончины главы сектантского спецназа я не стал. Хотя, возможно, и следовало дать волю чувствам – все-таки, случившееся совсем не соответствовало моим интересам, и смерть Цехового в какой-то мере засвечивала меня (а вместе со мной и Ружина), заставляла остальных «Вестников» стать осторожнее, а значит, недосягаемей для нас. Но ведь сделанного не воротишь. Я не стал ни слезы лить, ни матом ругаться. Я еще кое-что мог. Например, надеяться на то, что славный парень Олег Ружин сумеет изобразить что-то стоящее на своем участке фронта именно сегодня . И тогда у нас останется шанс – пусть и один на двоих – завершить операцию успешно.

Но для того, чтобы дожить до этого момента, предстояло выбраться из ресторана целым и невредимым. А это тоже была проблема, причем довольно серьезная. Где-то там, за пределами туалетной комнаты, маялись в ожидании возжелавшего помочиться шефа трое его охранников. Трое – при условии, что во время трапезы еще кто-нибудь не наблюдал за рестораном снаружи. Если они будут дожидаться именно Цехового, я мог им только посочувствовать, потому что заниматься этим бесперспективным занятием можно ровнехонько до второго пришествия. Но вот что-то не сочувствовалось. Наверное, потому, что в мозгу копошилась упорная мысль – уйти отсюда подобру-поздорову они мне не дадут.

Впрочем, на что я рассчитывал, вступая в контакт? Честно говоря, не знаю. Имелась слабенькая надежда, что Цеховой окажется парнем с головой и напрасных потасовок затевать не станет. Тогда бы я просто оглушил его и постарался уйти, пользуясь пленником, как прикрытием. Но теперь, когда Цеховой мертв, такой возможности не оставалось. Стоило охраннику заглянуть в заляпанную кровью (которая, кстати, уже залила весь пол и тонким ручейком пробивалась к двери) кабинку, как он сыграет тревогу и за мной тут же будет снаряжена погоня. Уйти от нее я не смогу – им достаточно одного звонка своим единоверцам, сообщить мои координаты и причину, по которой я подлежу уничтожению, и город сразу станет для меня одним большим минным полем. Причем, неисследованным. Я взорвусь. Я вымру, как мамонт. Но попытаться все равно надо. Не зимовать же здесь, в самом деле.