Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Однако в случае с Цеховым такие рассуждения никуда не годились. Показав себя героем в Первую Чеченскую кампанию, он вызвал понятный интерес у вполне определенных людей, и ко Второй – уже не такой бездумной и бездарной – из него успешно сформировали камикадзе, смертника. Таких учат убивать и воспринимать смерть не то, чтобы безболезненно, но не реагируя на это эмоционально. Это очень важно, чувствуете? Зомби: вокруг могут снопами падать его товарищи, а он будет продолжать делать свое дело, не обращая на это никакого внимания. Такие подвержены ужасам войны куда меньше прочих. Они – роботы, запрограммированные на выполнение определенной задачи. Они не совершают ненужных убийств, потому что им нельзя отвлекаться от основной цели, и умирают, только когда этого требуют обстоятельства.

Цеховой же, не смотря на все лестное, что наговорили о нем отцы-командиры, в этот образ никак не вписывался. Он не хотел становиться роботом, но и человеком быть уже не мог. Его не смогли сделать запрограммированным зомби, но его сделали зверем, привив ему инстинкт убийцы. В той же характеристике отцы-командиры отмечали, что «в зоне боевых действий проявлял излишнюю жестокость, за что несколько раз получал взыскания». В чем выражалась эта «излишняя жестокость», там предпочли не упоминать. Но мне не нужны были дополнительные пояснения, я и без них знал, как это происходит – когда солдат, только что переживший ад боя, врывается в селение и, ничего не соображая, яростно продолжает стрелять – в женщин, в стариков, в детей. Они же одной крови с теми, кто только что стрелял в него, а значит – тоже враги. Они породили врагов, они были порождены ими, значит, их тоже нужно – в расход. Может быть, Цеховой проявлял свою жестокость и не так, неважно. Способов много – результат один. Он научился получать кайф, убивая, и в этом была его беда. Так пума, исхитрившаяся оказаться в центре стада, ломает хребты уже не затем, чтобы обеспечить себя пропитанием, но в азарте охотника, опьяненного кровью. Однако ни охотники, ни фермеры пум не любят, считая их вредителями и истребляя при первой возможности.

Я не сравнивал себя с Цеховым. Я знал разницу, я чувствовал дистанцию между нами. Он был маньяк. Если делать красивые сравнения, то он был пулемет «Максим», а я – ружье-одностволка. Он продолжал дарить смерть до тех пор, пока его гашетка была нажата, я же замолкал после единственного выстрела и ждал перезарядки.

Такие вот мы были разные. И все же было нечто, роднившее нас. Инстинкт зверя.

Я отложил бумаги о его армейской жизни в сторону. В общих чертах поведенческая модель Цехового была мной усвоена. Настолько, насколько это возможно не для профессионального психолога, но человека, кое-какой опыт в области практической психологии имеющего. Теперь нужно было разработать план операции под кодовым названием «Перехват», вычислить место и время, когда я мог бы повстречаться с этим героем нашего времени. Желательно продумать несколько вариантов на случай, если что-нибудь не срастется. День «Пирл Харбора» приближался, и я сильно подозревал, что все шестеро «лидеров» будут с каждой минутой нервничать все больше. Цеховой – в том числе. Не исключено, что он изменит своим привычкам – не специально, просто так получится.

Отложив в сторону сведения, которые по крупицам собирали доблестные гэбэшники, я нахмурил лоб. Не от огорчения. Каким бы смелым и находчивым бойцом не проявил себя в Чечне Цеховой, в мирной жизни он был самым заплесневелым консерватором. Это не касалось его личной жизни, – подьем-зарядка-завтрак-душ, – это касалось его привычек.

Он не работал. Да и трудно ожидать, чтобы человек, занимающий в иерархии секты такое место, работал еще где-то. У него без того дел было по горло, и это вполне серьезно. Но: понедельник – до обеда неизвестно где, с часу дня до половины третьего обедает в ресторане «Москва». Затем теряется в заштрихованном районе (кстати, подозреваю, что и с утра он пропадает там же), а с семи вечера в течение целых четырех часов торчит в кегельбане. В одиннадцать едет либо домой, либо к любовнице. Тут он позволял себе небольшую роскошь выбирать. Вторник, среда, четверг, пятница и суббота – все то же самое, за исключением одного – время с семи до одиннадцати вечера он проводил различно. В среду, пятницу и субботу хранил верность кегельбану, во вторник ехал в казино «Лас-Вегас», четверг оставался свободным днем – делал, что хотел. В воскресенье большую часть времени проводил на виду у всех, теряясь под штриховкой лишь на три часа – с двух до пяти пополудни. До двух он стабильно выгуливал свою жену в Парке культуры и отдыха, чтобы сохранить толику видимости счастливой семейной жизни, а с пяти делал, что попало, но чаще всего, опять же, ехал в казино «Лас-Вегас».