Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– Гм? – не поверил гэбэшник.

– Да высосите мне глаз, если это не так, – заверил я. – За сим – бывайте. Я пошел. Не забудьте вызвать машину – Гавриле трудно ходить, у него перебита передняя лапка.

Вернувшись в номер, я усмехнулся, даже приблизительно не зная, как выглядит моя усмешка – бодро или устало, весело или печально. Гулянка продолжалась. Ружин выбыл, и с нашей стороны за столом остался я один. Того, что рядом пристроится ФСБ, я не опасался: относительно моих дальнейших действий они как были, так и останутся в неведении, потому что Сотников не расколется – пока у него остается надежда, что меня шлепнут на квартире Козодоя. Он от этого ничего не выигрывал, зато сохранял видимость чистоты рук.

Самое занятное, что от меня уже ничего не зависело – маховик запущен, охота все равно не прекратится. Когда станет известно, что ночная засада бородатого промысловика закончилась в куче дерьма, сектанты активизируются, и тогда я буду попросту смят девятым валом безумцев, каждый из которых почтет за честь отправить вашего покорного слугу либо к богу в рай, либо к черту в ад – тут уж по обстановке. И, сидя на одном месте со сложенными руками, я только облегчу им задачу.

А вот если начну действовать первым, то еще неизвестно, кто кого и под каким соусом срубает. Мне нравилось думать, что идея относительно внезапного визита на квартиру Козодоя – гениальна, и я, одним махом сто побивахом, разберусь со всеми проблемами сразу. Кто сказал, что в жизни не бывает невероятных удач? Отдельным индивидам, я слышал, удавалось даже машину в лотерею выиграть. Так почему мне – по сути, такому же отдельному индивиду – не выиграть в лотерею жизнь? Я не видел причин, которые могли помешать сделать это. Шестиствольный пулемет, над причинами появления которого я чуть было не сломал голову, к этому визиту подходил весьма. Гэбэшники, получается, не ошиблись – впрочем, я вообще слышал, что они никогда не ошибаются. Хотя лично я в такие глупости не верю. Ошибаются все, даже кукушка, когда откладывает яйца – причем, регулярно.

Была у меня и машина по имени «Волга», которую я все еще не удосужился забрать и относительно которой находился в полнейшем неведении – стоит ли она до сих пор по адресу Дубовая, 73, где я ее бросил, или уже нет. Но даже если ее утащили на арестплощадку, оставался другой козырь: огромное желание испортить иерархам секты обедню. Такой вот я нехороший человек.

Конечно, одного желания в любом деле мало. Но оно у меня было подкреплено шестью пулеметными стволами и другими прибабахами – менее солидными, но не менее смертельными. Так что, говоря начистоту, я представлял собой серьезную угрозу жизни и деятельности для Козодоя и его компании – даже несмотря на то, что был выпивши. Впрочем, действие алкоголя уже начало ослабевать.

Но прежде, чем отправиться в путь, – не за «Волгой», а к Катаеву-Липовому в гости, поскольку, по причине незнания дороги и отсутствия ночью прохожих, у которых можно ее спросить, вряд ли доберусь до санатория «Лазурный берег» в одиночку, – я решил побриться. Уж не знаю, почему. Щетина еще не настолько отросла, чтобы бросаться в глаза или причинять сколь-нибудь значительные неудобства. Может быть, для того, чтобы проверить – порежусь на сей раз или нет. Для меня это стало вдруг очень важным, потому что неожиданно я сообразил: и первый, и второй порезы явились предвестниками не самых приятных событий. Конечно, можно вспомнить, что я и Анжелу закадрил после того, как порезался, но этот случай к настоящему делу отношения не имел. Учитывалась драка в ресторанном туалете, где я чуть не остался – хоть и не в качестве дерьма, но в качестве ненужной груды хлама, которую желательно побыстрее закопать. И учитывалась стрельба в ружинском номере, о которой даже вспоминать не хотелось. Еще Гаврила Сотников в толстых ветвях престарелого тополя, глядящий на мир через окуляр оптического прицела. Словно кто-то о чем-то предупреждал меня этими порезами, которые я поимел от прежде абсолютно безвредной бритвы. А то, что сам я до сих пор оставался цел и невредим, еще более усиливало неприятные предчувствия. Так и виделся кем-то невысказанный вопрос: доколе можно терпение испытывать?

Окажись рядом, допустим, психолог, и он объяснил бы такие мысли умными словами, суть которых свел к одному: с кем поведешься, от того и наберешься. Вступив в единоборство с сектантами, я подцепил от них заразу мистицизма, которого раньше во мне ни на грош не наблюдалось. Но моя теперешняя религия все же отличалась от той, что исповедовали они, как и сам я от них отличался. Я был язычником, и мой культ был языческим. Некая новая вера в бритву-пророка, единственным последователем и жрецом которой был я сам.