Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Я с досадой сплюнул. Черт бы подрал Гаврилу Сотникова, который задает такие задачки. Черт бы подрал Олега Ружина, в честь которого я пытаюсь решить их математическим методом. И черт бы подрал меня самого, раз у меня не хватает сил взяться за дело по-своему. То есть, по старому.

И, убедив себя в том, что иначе, как по старому, нельзя, я выиграл эту маленькую дуэль с самим собой. Что оказалось не так сложно, как виделось сначала. Наверное, я хотел этого. И я это получил.

Довольный победой, ухмыляясь во весь рот, я вылез из кустов и, перемахнув через дорогу как только мог быстро, заскочил в первый попавшийся подъезд. Не получилось работать головой – буду работать ногами.

Осторожно, сокрушаясь о том, что не прихватил фонарик (правда, все равно оставил его ночью в ружинской машине), я поднялся до пятого этажа, выглянул из окна и прикинул обстановку. Пожалуй, следовало взять на пару домов правее. Угол, под которым располагался вход в «Сибирь», вполне позволял это сделать. Но прежде, чем спуститься вниз и приступить к планомерному обходу подъездов, я дошел-таки до последнего, девятого этажа. Раз уж оказался здесь, то не следовало упускать возможность. Однако на крышу подниматься не стал – успеется.

Спустившись вниз, я огляделся в поисках того, чем можно пометить обследованный подъезд. Чтобы по ошибке не зарулить в него на обратном пути. На глаза попалась урна, и я, ничтоже сумняшеся, опрокинул ее. Понимаю, что поступил дурно и гринпис, на пару с дворниками, в буквальном смысле слова съели бы меня вместе с говном, но все равно не стал казниться по этому поводу. Карт-бланш – так карт-бланш. Даже по мелочам.

Следующую пару зданий я сразу отмел – окна в подъездах располагались довольно высоко, что затрудняло прицельное ведение стрельбы. Можно было, конечно, подтащить к окну стул или что-нибудь в этом роде, и стрелять с такого постамента, но я сомневался, что Сотников согласится терпеть ненужные неудобства, когда вокруг уйма более приспособленных мест и до наступления утра помех ждать не приходится. На последнее он должен был рассчитывать твердо, иначе вся затея теряла смысл – отстреливать каждого выходящего, укладывать их штабелями в кусты, когда под рукой суетятся случайные прохожие, сложно. Хотя чего он добивался своими действиями, для меня оставалось загадкой. Возможно, это было действие ради действия – черт их знает, с фанатиков станется.

Исключив подъезды, я, тем не менее, пробежался по крышам, соблюдая необходимые меры предосторожности – ступая тихо, до звона в ушах вслушиваясь в темноту и держа наготове пистолет. Ах, мой милый Августин, – то бишь, пардон, Гаврила, – все пройдет. Дай только добраться до тебя.

Но Сотникова там не оказалось. Только с десяток кошек растворились в темноте, не желая, чтобы их видели – и все. Правда, на второй крыше меня вдруг остановило пыхтенье и звуки, весьма напоминающие звуки борьбы. Я тихонько прокрался в подозрительном направлении, поплотнее сжимая рукоятку пистолета, и выглянул из-за батареи воздушных колодцев.

Однако то, что я увидел, борьбой мог назвать лишь человек, согласный с тем, что гриб, мать его – это животное.

У люка, упершись в него руками, стоял мужик со спущенными штанами. То, что это был мужик, я понял сразу – он был такой большой, мускулистый и на редкость лысый, что на бабу не походил ни под каким соусом. С тылу к нему пристроился другой мужик, тоже со спущенными штанами. Половую принадлежность этого в темноте определить было не так просто, но я никогда не видел, чтобы баба пристраивалась к мужчине сзади. Во-первых, это неудобно и, мягко говоря, неосуществимо в физиологическом плане, а во-вторых, этого не бывает, потому что во-первых. Вот так.

Исходя из увиденного, я сообразил, что передо мной случка двух гомосексуалистов. Какого хрена они в такой поздний час забрались на крышу одиннадцатиэтажного дома, когда вполне можно было потрахаться внизу, – все равно ночь стояла темная и прохожих было мало, – не знаю. Да и не мое это, собственно, дело. Пусть сношаются, где хотят. Мне бы, по-хорошему, развернуться и уйти при виде такого непотребства, но искушение было слишком велико. Я не испытываю никаких симпатий к педерестам – даже при том, что сутки назад наврал Анжеле про собственное ай-яй-яй с Ружиным. Может, именно поэтому сделал то, что сделал, а именно – вышел из-за своего бастиона, кашлянул в кулак и скромно поинтересовался:

– Э-э, извините, вы не подскажете, как пройти в библиотеку?