Юрий Собещаков: Воспоминания мертвого пилота

От приятных воспоминаний я невольно заулыбался.

– Командир, у меня экран бортового локатора погас.

Услышал я голос штурмана.

«Удивительно, но звук проник через кожу шлемофона, а не через наушники самолётного переговорного устройства».

Я посмотрел на приборную доску. На ней было около тридцать приборов, но сейчас меня интересовали только два из них, расположенные на центральной её части. Это приборы показывающие частоту вращения роторов левой и правой силовых установок. Стрелки обоих подрагивали на отметке оборотов авторотации.

«Значит оба двигателя не работают», – сделал я вывод.

Проверил показания мгновенного расхода топлива. Так и есть, движки стоят.

– Отключить все потребители электроэнергии! – закричал я двум штурманам и второму пилоту.

Затем посмотрел на рычаги управления двигателями и сразу всё понял.

Восемь минут назад, перед снижением с десяти тысяч метров, переводя двигатели из положения «Крейсерский режим» на «Малый газ», я затянул их немного дальше, в положение «Стоп». Не проконтролировав показания приборов, снизился до трёх тысяч метров. За это время, работающее авиационное оборудование, и прежде всего мощный излучатель бортового локатора, полностью разрядили аккумуляторные батареи.

Попробовал запустить двигатели от кнопки «Запуск двигателей в воздухе». Никакого эффекта.

На старых моделях Ту-16-х не был установлен «Замок полётного малого газа», предотвращающий беспрепятственный перевод рычагов управления двигателями во всем их диапазоне и я, погружённый в свои приятные воспоминания, по ошибке сам выключил оба двигателя.

Проектируя этот тип самолёта в начале пятидесятых годов, сталинские авиаконструкторы не предполагали, что через сорок лет лётчики в полёте будут думать не об оборотах ротора двигателя в секунду, а об оборотах женского таза в минуту.

Меня убить было мало. Вода приближалась всё быстрее и быстрее, а я даже сигнал бедствия подать не мог. Радиостанция не работала. Прыгать с парашютами уже поздно. Да и бесполезно. Потому что, выбравшись из ледяной воды в индивидуальную резиновую лодку, при температуре воздуха минус четыре градуса, прожить удалось бы не больше двух часов. Внутри меня все похолодело.

«Чёрт, это же конец. Я ведь на воду никогда не садился. Что будет, если перед приземлением я неправильно оценю расстояние от самолёта до поверхности моря? Глупый вопрос. Что будет? Что будет? Любой лётчик тебе скажет, что будет. Мы взмоем без тяги двигателей на восемь-десять метров над водой, а затем, потеряв скорость, рухнем на воду. При всей своей кажущейся мягкости и текучести она окажется для нас жёстче бетона. Фюзеляж треснет вдоль заклёпочных швов, плоскости и хвостовое оперение сразу отлетят в стороны, позвоночники членов экипажа, не выдержав вертикальной перегрузки, противно хрустнут, разрывая спинной мозг в нескольких местах. И мы быстренько пойдём ко дну, в ясном сознании и с парализованными конечностями».

Картина вырисовывалась не завидная. Сердце сдавил страх. Плечи самопроизвольно передёрнулись и к горлу подкатила тошнота. Я посмотрел на правого лётчика. Лейтенант вцепился в штурвал так, что пальцы под ногтями стали белые как мел. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота.

«Во, парадокс. Ни кровиночки на лице, а он мокрый как из парной вышел. Интересно, я также выгляжу или ещё хуже?»

Это мысль вытеснила из моей головы собственные переживания.

Я взялся за штурвал, слегка качнул его влево-вправо и в полной тишине спокойным голосом сказал своему помощнику:

Отпусти.

Он убрал руки на колени и закрыл глаза.

«С жизнью прощается», – успел подумать я, стараясь выбрать место для посадки более-менее чистое от льдин.

Перед самой водой потянул штурвал на себя. Самолёт уменьшил скорость снижения, фюзеляжем коснулся воды и, топя отдельно плавающие льдины стеклянным носом штурманской кабины, заскользил по поверхности Тихого океана.

Приводнение прошло удачно. Теперь главное было как можно быстрее покинуть самолёт.

Пока я занимался посадкой, два штурмана, покинув свои рабочие места, встали между мной и правым лётчиком в ожидании открытия аварийных люков. Люки находились за нашими спинами на потолке кабины. Как только самолёт остановился, мы со вторым пилотом отъехали в своих креслах назад и почти одновременно сбросили люки. Я выбрался из кабины первый и не дожидаясь пока правый лётчик поможет штурманам взобраться на фюзеляж побежал к хвосту самолёта.