Сергей Самаров - Бородатая банда

— Дальше, дальше… — поторопил я.

— Дальше… Я жил в Сирии, там учился, стал инженером-механиком по промышленным холодильным установкам. Работал в Восточном Алеппо на хладокомбинате, там женился, троих детей родил. Квартиру купил… Хорошо, в общем-то, жил, не бедно. Потом пришли эти… Из ДАИШ… Наши кварталы захватили. Других алавитов казнили. У меня жена была арабка. И потому я выдал себя за араба. Меня забрали в армию. Насильно забрали. Научили из миномета стрелять. У меня хорошо получалось. Но я не хотел с алавитами воевать. И когда сирийская армия наступала, я попытался сбежать к ним, сдаться хотел. Меня поймали, пытали, а потом расстреляли. Но не смогли до конца добить. Им помешали. Отряд сирийской армии подошел, но они тоже приняли меня за мертвого и не забрали с собой. А потом подошла разведгруппа во главе с Джахпаром Махадовым. Джахпар приказал осмотреть меня. Он думал, что меня сирийцы ранили. Убедился, что я жив, и приказал с собой забрать. Меня вылечили. И Джахпар оставил меня при себе, как слугу. А когда его сюда послали, к имаму Гаджимагомедову, он меня с собой взял. Считал, что я ему за спасение должен до конца дней своих служить.

— Ты участвовал в нападении на ночной клуб? — спросил я.

Он явно испугался этого вопроса. Но ответил быстро.

— Участвовал. Но я никого не убивал. Я в потолок стрелял. А потом бросил два взрывпакета, чтобы никто ничего не заметил. Моджахеды имама Джабраила думали, что я гранаты бросал. Но это взрывпакеты были. Они никому не навредят. Только испугают.

Я вспомнил, что в показаниях охранника присутствует момент, когда один из нападавших бросал в зал гранаты, однако среди убитых и раненых нет никого, кто имел бы поражение осколками. Хотя, насчет того, что взрывпакеты никому не навредят, у меня было большое сомнение. Я сам знаю случай, когда солдату оторвало пальцы таким взрывом. Но здесь тоже все зависит от силы самого пакета. Они же разные бывают. Например, в любой казарме спецназа ГРУ солдат приучают не соваться туда, куда соваться не следует. Подходит солдат к своей кровати в казарме, а там свернутая трубочкой газета лежит. Он ее поднимает, и взрывается слабый взрывпакет. Прямо в руках. Или что-то на подоконнике появляется, или даже в солдатской тумбочке…

— Зовут тебя как? — спросил я.

— Шамхал. Когда отец в Каспийске работал, у него друг был, дагестанец Шамхал. Я в Каспийске родился. И меня в честь отцовского друга так назвали.

Все рассказанное выглядело правдой.

— А семья твоя, Шамхал, где? — спросил я почти сочувственно.

Алавит опустил голову. На глазах навернулись слезы.

— Я не знаю. Думаю, семью расстреляли или замучили в подвале. Мне это перед расстрелом обещали. Я сам, когда выздоровел, даже узнать не пытался. Так хоть надежда есть. А без надежды как жить?..

Я даже не приказал связать алавиту руки. Поверил ему. Настрадался человек. Зачем доставлять ему лишние мучения. Хотя, с другой стороны, если человек к страданиям привык, он не так остро воспринимает новые, но старые переживает каждый раз заново.

— С нами поедешь, Шамхал, — распорядился я. — С тобой компетентные органы разберутся. У меня не хватает полномочий.

Но все же я предупредил старшего сержанта Лысакова:

— За пленника головой отвечаешь. Попытается убежать, можешь его пристрелить. Но лучше передать его живым и здоровым в ФСБ. Там сумеют разобраться с его историей.

Я отошел в сторону. Ко мне как-то бочком пододвинулся сержант Корнелазов. Уже по одному его поведению я понял, что предстоит необычный разговор. Сразу подумал, что он коснется жены и детей имама, погибших в доме. Оказалось, что разговор предстоял на другую тему.

Корнелазов, оказавшись рядом, выключил на шлеме микрофон. Заметив это, я выключил свой. Разговор на тему, которую я предполагал, не должен стать достоянием ушей всего взвода. Ни к чему солдатам испытывать комплекс вины за то, что произошло. Хватит того, что этот комплекс испытываю я.

— Товарищ старший лейтенант…

— Ну…

Он протянул мне что-то, завернутое в тяжелую тряпку, похожую на кусок шторы. Причем край тряпки был неаккуратно и неровно, видимо впопыхах, обрезан ножом.

— Что это?

— Коран. Был в руках у имама, когда его осколками накрыло. И бронежилет не спас. Четыре осколка в голову. А Коран так сжал пальцами, что я у мертвого едва вытащил. Силу пришлось применить. Потом кусок шторы отрезал, чтобы завернуть.

— И что из того? У каждого имама должен быть Коран. Чему здесь удивляться!