Сергей Самаров - Очень тонкая сталь

Мы поехали на моей машине, чтобы мне как можно быстрее привыкнуть к московскому движению. Это предусмотрел генерал, хотя на квартиру к моему «старшему брату» он, похоже, прибыл на метро. По крайней мере, во двор он вошел со стороны станции, как сам показал мне жестом в ответ на мой вопрос.

Может быть, о московских генералах у меня сложилось неправильное мнение, которое произошло оттого, что наши командиры даже в условиях малюсенького поселка, в котором стоит батальонный военный городок, старались всегда передвигаться на военном транспорте. Даже завгара домой отвозил бронетранспортер. Это считалось престижным.

И я почему-то думал, что уж в Москве-то генералы ездят исключительно на персональных «Мерседесах». И весьма удивился тому, что генерал Кабаков предложил поехать на моей машине. Сначала я подумал, что его персональная машина поедет сзади нас. И хотя во дворе появилось еще несколько машин уже после моего приезда и среди них был настоящий «Мерседес», тем не менее, за нами никто не поехал.

И никто не приехал за нами на Лубянскую площадь. И в дороге, несколько раз посмотрев в зеркало, я никого не увидел. Так, впрочем, только под приглядом одного Сергея Павловича, мне ехалось легче. Хотя движение было приличное. Но я от природы и в том числе от самовоспитания человек, склонный к быстрой адаптации, и уже через десять минут езды по Москве понял, что здесь мало кто знает правила дорожного движения. А если и знает, то вовсе не считает их обязательными к выполнению. И пользуются не правилами, а собственным умением или, наоборот, неумением водить машину. То есть где влезешь, где пролезешь, где протиснешься, если сумеешь протиснуться, там и поедешь. Если у тебя «помеха справа», то ты можешь несколько лет стоять и ждать, пропуская эти помехи, и слушать вой клаксонов позади. Просто поезжай внаглую, выбрав момент, когда «помехи справа» зазеваются. Они пропустят. Свою машину «за правоту» никому мять не хочется. Особенно «прижимистым» москвичам.

Таким образом, подстроился я под московское движение быстро. И довольно быстро доехал до пресловутого здания на Лубянской площади. Генерал подсказал, где мне поставить машину. Там, правда, было обозначено, что это стоянка только для служебного транспорта. Но кто скажет, что моя машина в данный момент не является служебным транспортом, пусть и не официальным. Я с удовольствием плюну этому человеку на лысину и размажу плевок каблуком армейских берцев. Берцы я всегда, в любую погоду, предпочитаю всякой другой обуви. Они и удобны, и нога в них сидит жестко, да и сносу практически не знают. Некоторые предпочитают их летом не носить — ноги, говорят, преют. У меня такого нет. Я даже в Москву в них приехал. А тяжесть берцев чувствуют только неженки, у которых сил в ногах маловато. Я себя к таким не отношу.

Мы уже входили в подъезд, когда Сергей Павлович обернулся и махнул кому-то рукой. Поприветствовал и одновременно, как мне показалось, позвал. Движение я увидел отраженным в дверном стекле. Я тоже обернулся, но уже никого не увидел. Должно быть, человек проезжал в машине, и генерал его заприметил. А машин мимо ехало множество, и сразу понять, с кем коротко пообщался Кабаков, было невозможно.

Меня Сергей Павлович повел по мрачной многопролетной лестнице из шлифованного бетона с мраморной крошкой в глубокий подвал, и я сразу вспомнил о знаменитых лубянских подвалах тридцать седьмого года, надеясь все же, что меня здесь не закроют в камеру. В камеру не закрыли, генерал открыл дверь и запустил меня в маленький, с низким потолком спортивный зал с полом, застеленным жестким татами. Если в таком зале тренировать бросок через себя, то противник может ногами задеть потолок. Если отрабатывать удар в прыжке коленом в челюсть, то можно повредить о потолок собственную голову.

— Садись, здесь подождем…

Скамейки тут были такие же, как в нашем спортивном зале, как, впрочем, и во всех, какие я знал, спортивных залах — низкие и длинные. Для чего эти скамейки предназначаются, я никогда не знал, да это было мне и не сильно интересно. Сидеть на них было неудобно, но все же лучше, наверное, сидеть на скамейке, чем на «шконке» или на привинченном к полу табурете [13] «Шконка» (тюремн. жарг.) — кровать в камере или в тюремном бараке. Обычно бывает одноярусной или, чаще, двухъярусной. Табуреты в той же камере обычно привинчивают для безопасности к бетонному полу. .

Я обратил внимание, как изменилось отношение ко мне генерала Кабакова. В батальонном военном городке он ни разу не предложил мне присесть. Ни в батальонном спортивном зале, ни на улице, где мы с ним потом беседовали. Видимо, на Сергея Павловича сильно действует окружающая обстановка. Настолько сильно, что меняет его характер.