Александр Тамоников - Работа для спецов (Живыми не оставлять)

— Да, все ты предусмотрел, словно против тебя действуют не местные бандиты, а целая сеть агентов контрразведки. Но, согласен, лучше переиграть, чем что-то упустить. Что же так внезапно помешало твоим планам?

— Что произошло? Страшное, Феликс, нелепое, но все же, наверное, вполне закономерное. Когда я выносил Анюту из машины, никаких сомнений в том, что план удастся, у меня не было. Я внес дочь в подъезд и зашел с ней в лифт, и тут я почувствовал, что теряю сознание. Лицо Анюты показалось мне чужим, да, да, чужим, и… она не дышала, Феликс, понимаешь? На руках у меня был труп. Господи, что я почувствовал в эту минуту — никакими словами не передашь. Лифт остановился, двери распахнулись. На этаже ждал Дмитрич. Он был в полной готовности, и как только я шагнул из кабины, сразу же поторопил меня:

— Давай, Викторович! Впереди все чисто. Поторопись же ты!

— Некуда, Дмитрич, торопиться!

Я зашел домой, положил труп дочери на диван в зале. Дмитрич растерянно стоял на пороге.

— Иди, друг. Все кончено. И спасибо тебе. Зотову передай все как есть. Ну, иди.

Он молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Меня охватило оцепенение. Голова не хотела думать, словно заполнилась пустотой. Помню — вызвал «Скорую», боль резко усилилась, ноги стали терять опору, все вокруг закружилось, и я скорее услышал, чем ощутил собственное падение. Дыхание перехватило, и я полетел в глубокую, черную дыру…

Виктор замолчал, левой рукой машинально массируя висок:

— Остальное я знаю со слов того же Дмитрича. Но главное он так мне и не сказал. Лучше бы я не оклемался в реанимации и не узнал бы того, что произошло дальше.

Виктор вытащил пузырек с таблетками, бросил несколько штук в рот и вышел на балкон, по которому яростно стегали мощные струи дождя. Когда он, совершенно мокрый, вернулся на кухню, Феликс предложил другу переодеться. Но тот только сбросил рубашку, обнажив свой шрам. Увидев, что Феликс смотрит на его грудь, он сухо улыбнулся и спросил:

— Помнишь? Главная примета при «липовом» опознании в Арталыке?

— Такое разве забудешь?

— Ну ладно, Феликс, ты еще в состоянии слушать?

— Я-то в состоянии, а вот тебе стоит прерваться — слишком тяжело даются воспоминания. Да и немудрено — пережить такое.

— Как бы ни было тяжело, но я должен тебе все рассказать до конца. Значит, очнулся я в больнице, в реанимации. Диагноз — инфаркт. По словам врача, я был в шаге от того света. О смерти Анюты я помнил, но как это перенесет жена? Если бы знать главное, знать, что моей Татьяны уже неделю, как нет в живых… Честное слово, перегрыз бы провода и трубки, которыми был весь опутан. Зачем мне жизнь? Одному? Без семьи и без цели? Но тогда я еще ничего не знал и жил ожиданием встречи с любимой, готовил слова утешения, планировал навсегда покинуть этот проклятый Город. В общем, жил одной любовью к Татьяне.

— Как же ты узнал о несчастье?

— Меня перевели в общую палату. Сердце не беспокоило особо, но долго находиться на ногах мне не разрешали. Только на третий день я упросил сестру позволить мне позвонить. Набрал номер Зотова. Тот ответил сразу.

«Александр Викторович? По тому, что вы смогли мне позвонить, можно предположить, что дела пошли на поправку?»

«Да, еще дней несколько, думаю, придется проваляться. Но знаете, меня очень беспокоит, что жена не знает о смерти дочери. Не могли бы вы, Евгений Петрович, потактичнее сообщить ей… Адрес и телефон я вам продиктую. Поймите, сам я не могу, а вы человек выдержанный. Да и попросить-то мне больше некого».

«Я понимаю вас, Александр Викторович, у меня сейчас небольшое совещание, после… я сам к вам заеду».

«Спасибо, Евгений Петрович, за все спасибо, буду ждать!»

Не знал я, что за новость принесет мне этот человек.

Не прошло и трех часов, как в палату вошел Зотов в сопровождении Дмитрича. Шеф умел скрывать эмоции. Другое дело Дмитрич. Что-то в его поведении вызывало тревогу. Может, это от того, что он отводил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза? Но я почувствовал надвигающуюся опасность, уловил приближение еще одной беды. Зотов в это время пододвинул стул и присел возле моей кровати. Дмитрич застыл за спиной шефа, держа в руках целлофановый пакет и… розы. Зотов сделал ему замечание, и он суетливо установил цветы в пустую банку.

Зотов начал разговор, и с первых его слов я понял — произошло непоправимое:

«Александр Викторович, мы с вами люди военные — вся наша жизнь была сопряжена со смертельной опасностью. Вы не раз смотрели смерти в лицо. Мне тоже приходилось испытывать нечто подобное. Мы исполняли свой долг и нередко теряли товарищей, в бою ли, волей случая или судьбы. Вот и сейчас, казалось бы, в мирное время, нелепо, безвременно ушла из жизни ваша дочь. Мне Дмитрич рассказал о том, как все произошло и как вы встретили неожиданное, страшное событие. Надеюсь, что и сейчас, после того, что я вам скажу, вы останетесь тем, кем были всю свою нелегкую жизнь — человеком несгибаемым, умеющим встречать удары судьбы. Я сомневался, да и врачи…»