Б. Седов - Фарт

Наконец все закончилось, и Терминатор опустил пулемет.

Зато ниже этажом, на белом просторном крыльце, накрытом сверху балконом со стоявшим неподвижно Терминатором, показался сам Арнольд Шварценеггер, на этот раз одетый в черную фрачную пару с ослепительно белой манишкой.

Толпа снова завизжала, засвистела и заулюлюкала.

Великий Арни, приветственно подняв могучую руку, подошел к микрофону и сказал:

– Я вернулся.

Эта известная цитата из фильма, правда, несколько измененная, вызвала новый взрыв восторга, а Шварценеггер выдал очередной перл остроумия, который, судя по выражению его лица, должен был уложить всех наповал:

– На съемках последнего фильма я получил травму. Я надорвался, произнеся два предложения подряд.

Толпа разразилась смехом и визгом, а Знахарю стало вовсе худо от такого деревянного остроумия, и он, бросив пустой стакан в кусты, направился в сторону ворот по кратчайшему пути. А кратчайший путь, как известно, – прямая, поэтому он, не разбирая дороги, шагал прямо по газонам и клумбам. При этом Знахарь ругался, как извозчик, от которого убежал не расплатившийся клиент. Да и чувствовал он себя похоже. Вечер был безнадежно испорчен, и Знахарь решил, вернувшись в гостиницу, пойти в бар и нарезаться там как следует.

Но сбыться этому было не суждено.

Когда он вышел за ворота и поднял палец, подзывая обслугу, которая должна была подкатить ему его «крайслер», из темноты вылетела большая черная машина и остановилась в двух шагах от него. У нее открылись сразу все двери, и на асфальт выскочили четверо рослых мужчин, которые, подбежав к Знахарю, крепко взяли его за руки, лишив возможности сопротивляться.

После этого из машины вылез еще один человек, удивительно похожий на двух федералов, с которыми Знахарь беседовал полчаса назад, и, подойдя, спросил:

– Константин Разин?

– Да, – ответил Знахарь, – а в чем дело?

– ФБР. Вы арестованы.

Я сидел в самолете, летевшем над Атлантикой, и ждал, когда стюардесса принесет заказанный мною коньяк. Наручники, которыми меня снабдили перед отлетом, были изготовлены в какой-то западной стране и были весьма, как бы это сказать, экологичными. Или эргономичными… В общем – удобными и даже изящными. Но, несмотря на это, они оставались наручниками, и свое практическое предназначение выполняли нормально. Я ради интереса попытался их снять, и тут же пожалел об этом, потому что при излишних усилиях из внутренней стороны браслетов выдвигались какие-то острые бугорки, которые тут же отбивали охоту дергаться. А когда я расслабился, они убрались внутрь, и опять стало удобно и легко. Вот гады буржуи, подумал я, и тут отличились!

Справа и слева от меня располагались два неразговорчивых парня из ФСБ, один из которых читал «Плейбой», а другой, прикрыв глаза черной тряпичной повязкой, спал. Не понимаю, что можно читать в «Плейбое», а ведь этот мускулистый хмырь, один из моих сопровождающих, именно читал этот тупой, как туалетная бумага, журнал. Ну, понятно, можно там на девушек посмотреть, девушки в «Плейбое» и на самом деле в полном порядке, но только если не смотреть на их глаза. В глазах этих суперкрасоток не было ничего. Ну вообще ничего. Как у коров, например, или у устриц, хотя… Хотя – у устриц и вовсе глаз нет.

Вот и у этих девушек – взгляд, как у устрицы.

Глаза моего стража шустро бегали по английским строчкам, я и подумал о том, что общий уровень, так сказать, культуры спецслужб заметно вырос за последние лет пятьдесят. Невозможно было представить себе, что какой-нибудь сталинско-бериевский сокол небрежно читает бульварный американский журнал, ну разве что по долгу службы.

Кстати, говорят, что самый дурной «Плейбой» в Бразилии выпускается, там текста вообще нет, одни картинки с голыми бразильянскими красотками разных оттенков коричневого. Там, в Бразилии, где много футболистов, «мачо» и диких обезьян, главным достоинством женской красоты считается задница, и чем задницы больше, тем девушка красивее, наиболее задастые красотки именуются почему-то «раймунды», и за обладание ими идет между «мачо» страшная борьба, и достается «раймунда», конечно, самому мачастому «мачо» из всех, что рассекают пляжи Капакабаны по белому, словно сотворенному из сахара-рафинада, песку…

Тут я вздохнул невольно и подумал, что если удастся мне отодрать себя от присосок Системы и подышать еще чистым воздухом воли, то непременно полечу в славный город Рио-де-Жанейро, чтобы полежать на сахарном песочке да поглазеть на темнокожих задастых «раймунд» и, может быть, узнать наконец, что это слово обозначает…